очень нудно 
161 
Я понимаю: он заводила для скучающих. Человек, для которого не так важно объединить людей, как заразить их своей паранойей.
По толпе прокатывается гул недовольства, какое-то волнение, как будто под одеялом возится щенок. Женщина, на груди которой висит массивный золотой крест, толкает меня локтем.
— Гомосексуалисты хотят лишить вас права как христиан выбирать, во что верить, — продолжает пастор Клайв. — Мы должны бороться, пока наши религиозные и гражданские свободы не попраны этими…
Внезапно кто-то в черном сбивает его с ног. Трое головорезов в костюмах тут же поднимают его, а двое полицейских хватают нападавшего. Похоже, пастор, увидев, кто на него налетел, шокирован не меньше меня.
— Люси! — восклицает он. — Что ты, ради всего святого, делаешь?
Сначала я не понимаю, откуда он знает, как ее зовут. Потом вспоминаю, что она ходит в его церковь.
Явно не по доброй воле.
Я протискиваюсь сквозь толпу и становлюсь между пастором Клайвом и полицейскими, которые церемониться с Люси не собираются. Ей уже заломили руки, а веса в ней всего килограммов сорок.
— Я уведу ее отсюда, — говорю я, и мой голос звучит настолько властно, что полицейские отпускают девочку.
— Мы еще не закончили! — кричит Клайв, но я бросаю на него пренебрежительный взгляд через плечо и веду Люси в школу.
— Встретимся в суде! — заявляю я.
Держу пари, Люси еще никогда так не радовалась, что двери школы закрылись у нее за спиной. Она вся пошла красными пятнами.
— Сделай глубокий вдох, — успокаиваю я. — И все будет хорошо.
Из кабинета выходит Ванесса.
— Что случилось?
— Нам с Люси нужно место, чтобы успокоиться, — отвечаю я, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя на самом деле у меня руки чешутся позвонить в Американский союз защиты гражданских свобод, или Анжеле, или проктологу — хоть кому-нибудь, кто знает, как урезонивать таких засранцев, как Клайв Линкольн.
Ванесса без колебаний распоряжается:
— Идите в мой кабинет и сидите там столько, сколько нужно.
Я завожу Люси в административный корпус — место, где она провела слишком много времени, пока ее отчитывал заместитель директора, — в уютный кабинет Ванессы. Закрываю за нами дверь.
— Ты как?
Она вытирает рот рукавом.
— Я просто хотела, чтобы он заткнулся, — шепчет Люси.
Она уже наверняка знает, что именно я являюсь мишенью этого негодования. О суде писали газеты. Вчера вечером, когда я чистила зубы, в местных новостях показали мою фотографию. А теперь этот пикет у стен школы… Изначально я пыталась оградить ее от своей личной жизни по этическим соображениям, но теперь это то же самое, что пытаться вычерпать ложкой океан.
Разумеется, Люси обо всем узнала. Она мучается, потому что люди из ее церкви поливают меня грязью.
Настолько мучается, что набросилась на Клайва Линкольна.
Я придвигаю ей стул.
— Вы ему верите? — спрашивает она.
— Если честно, нет, — признаюсь я. — Он больше похож на второсортного клоуна.
— Нет. — Люси качает головой. — Я хочу сказать… ему вы верите?
Сперва я в тупике. Мне трудно представить человека, который бы послушал пастора Клайва и принял его слова за чистую монету. Но Люси еще подросток. Она посещает евангелистскую церковь. Ее всю жизнь пичкали этим краснобайством.
— Нет, я ему не верю, — негромко отвечаю я. — А ты?
Люси опускает глаза на черные нитки, торчащие из гамаш.
— В прошлом году в нашу школу ходил мальчик, Джереми. Он учился в моем классе. Все знали, что он голубой, хотя сам он об этом никогда не говорил. Ему не нужно было этого говорить. И так все дразнили его гомиком. — Она смотрит на меня. — На Рождество он повесился в подвале своего дома. Его чертовы родители были уверены, что из-за того, что он получил двойку по гражданскому праву. — Глаза Люси сверкают холодным светом, как бриллианты. — Я так ему завидовала! Потому что он решился навсегда уйти из этого мира. Он умер, а я, сколько бы ни пыталась, из жизни уйти не могу.
Я чувствую металлический привкус во рту; мне достаточно одной секунды, чтобы понять ее страхи.
— Люси, ты до сих пор хочешь причинить себе вред?
Она не отвечает, и я смотрю на ее руки — не вскрывала ли она опять вены? — но даже в жаркую погоду она носит теплую рубашку с длинными рукавами.
— Я хочу знать одно: где этот чертов Иисус? — спрашивает Люси. — Где он, когда вокруг столько ненависти, что кажется, будто она сжимает тебя бетонным кольцом? Да пошел ты, Бог! Пошел ты, потому что ты не вмешиваешься, когда все вокруг кипит!
161 
