31 
— У вас есть собственность? — задает вопрос судья.
— Мы снимали дом, — отвечаю я.
— Ценное имущество?
— Я забрал свой садовый инвентарь. Зои — свои музыкальные инструменты.
— Следовательно, вы просите, чтобы вам присудили предметы, которыми на данный момент владеете вы, а вашей жене — предметы, которыми владеет она?
Разве я не сказал то же самое, но более понятным языком?
— Думаю, да.
— Ваша жизнь застрахована? — интересуется судья.
— Мы договорились, что каждый оплачивает свою страховку сам.
Судья кивает.
— У вас есть долги на ваше имя?
— В данный момент я не могу их погасить, — признался я. — Но обязательно погашу.
— У вашей жены есть долги?
— Да, — отвечаю я.
— Мистер Бакстер, у вас крепкое здоровье?
— Да.
— Вы понимаете, что такое «алименты»? — Я киваю. — В заявлении указано, что вы просите, чтобы суд позволил вам отказаться сегодня от алиментов?
— Вы имеете в виду, что Зои не должна мне ничего выплачивать? Да, верно.
— Вы понимаете, что это окончательный отказ? Вы больше не сможете обратиться ни в этот суд, ни в какой-либо другой с требованием присудить вам алименты?
Мы с Зои никогда не шиковали, но одна мысль о том, чтобы она меня содержала, кажется унизительной.
— Понимаю, — заверяю я.
— Вы просите сегодня же окончательно развести вас с женой?
Я понимаю, что это юридический жаргон, но слова судьи заставляют меня задуматься. Окончательный. Раз и навсегда. Это как с любимой книгой — ты не хочешь, чтобы она заканчивалась, потому что знаешь, что ее нужно будет вернуть в библиотеку, когда прочтешь до конца.
— Мистер Бакстер, — торопит судья, — вы хотите что-то еще сообщить суду?
Я качаю головой.
— Не суду, Ваша честь. Я бы хотел кое-что сказать Зои.
Я жду, пока она посмотрит на меня. Ее взгляд ничего не выражает, как будто она смотрит на незнакомого человека в метро. Как будто мы вообще с ней не знаем друг друга.
— Прости меня, — говорю я.
Поскольку мы живем в Род-Айленде, в штате преимущественно католическом, разводят здесь не сразу. После семидесяти семи дней, которые мы ожидали, чтобы явиться в суд, до того момента, когда будет принято окончательное решение, должен пройти еще девяносто один день — как будто судья дает паре еще один шанс на раздумья.
Призна´ю, бóльшую часть этих трех месяцев я нажирался до поросячьего визга.
Плохие привычки — как вербейник пурпурный. Когда растение только поселяется у вас в саду, кажется, что вы владеете ситуацией, — всего несколько красивых пурпурных стебельков. Но это растение подобно лесному пожару: не успеешь и глазом моргнуть, как этот сорняк душит все вокруг, пока весь сад не застилает пурпурный ковер, а вы удивляетесь тому, как же не уследили.
Я поклялся, что никогда не попаду в восемьдесят процентов бросивших пить алкоголиков, которые заканчивают тем, что опять наступают на те же грабли. И тем не менее где я сейчас? Прячу бутылки за вытяжкой в ванной Рейда, за книгами на его полках, в комнате для гостей, в углу матраса, который аккуратно вспорол. Когда Лидди не бывает дома, я выливаю в раковину целый пакет молока, а позже, вечером, галантно предлагаю сбегать в магазин, чтобы у нас было молоко на завтрак, но останавливаюсь по пути из универсама у ближайшего бара, чтобы опрокинуть рюмашку. Если я знаю, что мне предстоит общаться с людьми, я пью водку — от нее меньше перегар. Под кроватью у меня от похмелья всегда стоит энергетический напиток. Я осторожен: хожу в разные бары в небольших городках, чтобы кто-нибудь из местных доброхотов не сдал меня Рейду. Однажды я поехал в Уилмингтон. Я настолько напился, что даже рискнул проехать мимо нашего общего с Зои дома. Сейчас Зои, разумеется, живет здесь одна. Свет горел в спальне. Интересно, чем она занимается? Наверное, читает. А может быть, делает маникюр.
Потом я задумался над тем, а одна ли она дома. Я надавил на газ так, что колеса завизжали по асфальту.
Конечно, я убеждал себя в том, что пока никто не замечает, что я пью, проблемы как таковой и не существует.
Я до сих пор не съехал от Рейда в основном потому, что меня никто не гонит. Не думаю, что он рад, что я оккупировал первый этаж, на самом деле он терпит меня из христианского милосердия. До женитьбы на Лидди мой брат обрел второе рождение («Разве первого рождения недостаточно?» — удивилась Зои) и стал посещать протестантскую церковь, прихожане которой собирались в столовой местной средней школы. В конечном счете он стал ее финансировать. Я не религиозный человек — каждому свое, как мне кажется, — но все свелось к тому, что мы стали все реже и реже встречаться с моим братом и его женой только потому, что ни один семейный ужин не обходился без перепалки между Зои и Рейдом — шла ли речь о законности абортов, о политиках, замеченных в скандальных любовных похождениях, или о молитвах в общеобразовательных школах. Когда мы последний раз ходили к брату в гости, Зои ушла сразу после закуски, когда Рейд стал распекать ее за то, что она поет песни панк-группы Green Day одному из своих обожженных пациентов.
31 
