138 
Он всю ночь пробыл поблизости от госпожи с готовым к бою арбалетом. Анна поначалу беспокоилась, что мальчик может по неосторожности ранить себя или еще кого, но потом поняла, что, как ни молод оруженосец, с оружием обращаться умеет. Арбалет был взведен, но болт наложен не был – для этого требовалось не больше пары секунд.
Все же идея ее мужа с обучением мальчиков воинскому искусству не была лишена смысла. Обходя поселок, Анна видела мужиков, вооруженных арбалетами, но в том, как они обращались с оружием, чувствовалась явная неловкость. По-другому держались мальчишки. Арбалеты они держали с некой ленцой, как нечто привычное, например, как крестьянин держит мотыгу, и самое поразительное было именно в том, что мальчики не изображали эту непринужденность – это было их обычное состояние. Они, конечно, нервничали от ожидания того, что, возможно, сегодня им придется сражаться с врагом, но вот оружие не казалось в их руках инородным предметом. Случись нападение – и именно они выступят основной силой защитников села, в этом Анна не сомневалась.
Маран был на самом опасном участке – ворота, в случае чего, подвергнутся атаке в первую очередь. Увидев приближающуюся госпожу, староста тут же направился ей навстречу, всем своим видом выражая свое неодобрение.
– Госпожа Анна, стоит ли изводить себя. Вам нужно прилечь и отдохнуть.
– Маран, есть вести? – давая понять, что его слова сейчас лишены какого бы то ни было смысла, поинтересовалась она.
– Нет, вестей нет. Ни хороших, ни плохих.
– Светает.
– Не волнуйтесь. С ним не смог справиться сам Ури Двурукий – куда там шайке разбойников.
– Но их много.
– Господин Андрэ тоже не один. Оно конечно, опытных бойцов у него поменьше, но и мясо свое они поднатаскать успели, и потом, у всех арбалеты. Сдюжат, не сомневайтесь.
– Староста, – раздалось с надвратной вышки, – из леса вышли люди.
– Сколько?
– Дык пятеро. И еще одни носилки несут.
При этих словах Анна тихо охнула и едва не упала, так как подкосившиеся ноги отказывались ее держать. Бывший начеку Маран тут же подхватил госпожу, отметив про себя, какая она легкая и хрупкая. Он бы даже сказал, неестественно худа – не то что деревенские девки, кровь с молоком. Слегка нахмурившись, он отметил, что когда она приехала в поселок, то выглядела куда лучше. Что же происходит в их семье?
– Вы посидите, я мигом. Брук, присмотри за госпожой.
Сказав это, крестьянин с завидным проворством, которое никак не вязалось с его кряжистой фигурой, взлетел по лестнице на вышку и посмотрел в указанном направлении.
Все было именно так, как и говорил дозорный. От леса к селу двигались пятеро. Первым шел один из ветеранов, кажется, Рон, позади двое несли носилки с раненым, еще двое шли следом, у одного правая рука на перевязи, второй опирался на товарища, неся свой шлем в руке: на голове белела повязка. При виде этой картины староста весь напрягся и стал внимательно осматривать опушку леса, явно уже проступившую перед взором. Солнце еще не взошло, но ночь полностью отступила, а луна приняла бледные очертания, словно собиралась растаять подобно утренней дымке.
Как ни напрягал глаза крестьянин, ничего подозрительного не обнаружил, а потом вдруг понял, что ничего искать и не надо. Бойцы шли спокойно – устали, не без того, если только не считать Рона: с того как с гуся вода, – но вот опаски в их движениях или настороженности людей, каждую минуту ожидающих погони, не было и в помине.
Приблизившись к воротам, Рон задрал голову и, сняв шлем, подбоченился, с ехидцей поинтересовался:
– Староста, нас случайно никто не хочет впустить в ворота? Или вы со страху заколотили их и нам на стены взбираться?
– Чего скалишься? Сейчас впустим. Эй, Гурк, открывай ворота! Свои! Как там?
– А там тихо, как на кладбище.
– Не скалься, Рон. Тут бабы про мужей знать хотят.
– А не хрен обзаводиться семьей, коли за меч решил взяться.
– Вот что ты за человек!
В это время ворота заскрипели, подавая створки в стороны, и Рон, устав стоять с задранной головой, вошел в образовавшийся проход. Спускаясь с башни, Маран заметил, как к ветерану, словно наседки, кинулись жены бойцов. Староста понял, что сейчас воин, всегда с издевкой относившийся к женатым новобранцам, начнет изгаляться над несчастными женщинами, находившимися в полном расстройстве чувств. Он уже подбоченился, чтобы разразиться тирадой, но в этот момент его взгляд встретился с широко раскрытыми глазами Анны, которая предстала перед ним, бледная как полотно, с прижатыми к иссохшей груди трясущимися руками. При виде этой картины Рон только смущенно хмыкнул и, как-то сдувшись, торопливо проговорил:
138 
