очень нудно 
42 
– Без комментариев, – сказала я и с такой силой швырнула трубку на рычаг, что Клэр, слушавшая плеер на диване, подскочила от испуга. Я потянулась рукой под стол и выдернула шнур из гнезда, чтобы больше не слышать звонков. Телефон разрывался все утро. Перед моим домом разбили лагерь. «Как вы относитесь к тому, что люди митингуют у здания тюрьмы, требуя освободить человека, который убил вашу дочь и мужа?» «Как вы считаете, желание Шэя Борна стать донором – это попытка возместить нанесенный ущерб?»
Считала я следующее: Шэй Борн не сможет сделать ничего, чтобы вернуть мне Элизабет и Курта. Я не понаслышке знала, как умело он врет и к чему это может привести. Это всего лишь трюк, призванный разжалобить обывателей. Ведь кому, в принципе, было жалко того полицейского и ту девочку десять лет спустя? Мне.
Некоторые люди говорят, что смертная казнь несправедлива, потому что приговор приводят в исполнение нескоро. Что это бесчеловечно, когда осужденный ждет смерти одиннадцать лет и даже дольше. Что Элизабет и Курт, по крайней мере, умерли быстро.
Позвольте объяснить вам, в чем заключается основная ошибка подобных рассуждений. Эти люди исходят из того, что жертв было всего две: Элизабет и Курт. Они не учитывают меня, они не учитывают Клэр. Клянусь, что за эти одиннадцать лет не было и дня, чтобы я не думала о потерях, понесенных от руки Шэя Борна. Я ждала его смерти столько же, сколько и он сам.
Из гостиной донеслись какие-то звуки, и я поняла, что Клэр включила телевизор. На экране выплыла зернистая фотография Шэя Борна – тот же снимок, что печатали в газетах, хотя Клэр их не видела; я сразу же выбрасывала все экземпляры. Волосы у Борна теперь были коротко подстрижены, вокруг губ образовались скобки морщин, из уголков глаз расходились лучики, но в остальном он ничуть не изменился.
– Это он, так ведь? – спросила Клэр.
Подпись под фотографией гласила: «Бог или псих?»
– Да. – Я подошла к телевизору, умышленно заслоняя экран, и выключила его из сети.
Клэр подняла глаза.
– Я помню его, – сказала она.
Я тяжело вздохнула.
– Солнышко, ты тогда еще не родилась.
Она развернула вязаный шерстяной платок, лежавший на диване, и укрыла им плечи, как будто ей внезапно стало холодно.
– Я помню его, – повторила Клэр.
Майкл
Нужно было жить в дремучем лесу, чтобы не слышать пересудов о Шэе Борне, но в его мессианское предназначение я поверил бы последним. Насколько мне известно, у Бога всего один Сын, и я знаю его имя. Что же касается его трюков… Ну, я однажды видел, как под чарами Дэвида Блэйна на Пятой авеню в Нью-Йорке исчез слон. Это ведь тоже нельзя считать чудом. Передо мной стояла простая задача: убедить Борна отречься от ложной веры и принять Иисуса Христа как Спасителя своего до исполнения приговора. Единственно затем, чтобы он очутился в Царствии Небесном.
И если мне удастся по ходу дела помочь ему пожертвовать сердце, так тому и быть.
Через два дня после инцидента на ярусе I я подъехал на мотоцикле к зданию тюрьмы и припарковался у обочины. В голове вертелся отрывок из Евангелия от Матфея, в котором Иисус обращался к апостолам: «…ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня. Был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне».[13] Апостолы – прямо скажем, не самая смышленая компания – не поняли Его. Они не помнили, чтобы Иисус был наг, болен или сидел в темнице. И Иисус сказал им: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне».[14] Мне опять выдали бронежилет и очки. Дверь на ярус I отворилась, и меня повели по коридору к камере Шэя Борна.
На самом деле разницы с простой исповедальней практически не ощущалось. Те же дырки, просверленные в металлической двери, как в швейцарском сыре, чтобы я хоть краем глаза мог видеть Шэя. Мы были ровесниками, но он как будто постарел на целую жизнь. Но, пускай и с сединой на висках, он все равно остался тощим и узловатым. Я замер в нерешительности, ожидая, когда глаза его расширятся от ужаса узнавания. Я ожидал, когда он забарабанит в дверь и начнет требовать, чтобы человека, запустившего механизм его казни, увели прочь.
Но одеяния священника творят удивительные вещи: облачившись в них, человек перестает быть человеком. Он становится – одновременно – чем-то большим и меньшим. Мне шепотом доверяли сокровенные тайны, но передо мной же женщины задирали юбки, чтобы поправить колготки. Священник, как и врач, должен быть невозмутимым наблюдателем, должен быть подобен мухе на стене. Спросите у десяти моих знакомых, как я выгляжу, и восьмеро не смогут даже вспомнить, какого цвета у меня глаза. Просто они видят лишь мой воротник-стойку.
42 
