очень нудно 
28 
— Эзоп Шпиценбург, — хотел бы я сказать. Но этот сорт уже почти не выращивают. Поэтому приходится ответить «Джонатан». Этот вопрос я так и не задал своему отцу, когда он произносил эту речь в мою бытность студентом.
Затем я отсылаю Хадли назад с машиной. Мы же с Джоелен, которая сейчас преподает в этом техникуме математику, а когда-то была моей первой девушкой, идем прогуляться по городу. Больше всего нам нравится китайский ресторанчик, в Стоу такой еды не попробуешь. Я заказываю для своей спутницы коктейль «Май тай», который приносят в фарфоровом кокосе с двумя розовыми зонтиками, а себе коктейль, который, по слухам, любили Моэм и Фицджеральд — «Страдающая сволочь». Когда Джоелен отпивает немного коктейля, она забывает причины, по которым меня ненавидит, и, как и в минувшем году, скорее всего, мы оба окажемся на заднем сиденье ее «Форда-Эскорт», на учебниках и счетах, впившись друг в друга и пытаясь вернуть прошлое.
Я не люблю Джоелен. И никогда не любил. Именно поэтому, наверное, она думает, что ненавидит меня.
— Ну и чем ты занимался, Сэм? — интересуется она, склонившись над крылышками жареной утки по-пекински. Она на год моложе меня, но, насколько я помню, всегда выглядела на тридцать.
— Подрезал деревья. Готовился к осеннему наплыву посетителей. В конце сентября мы открываем доступ в сад широкой публике. Иногда за воскресенье я могу разбогатеть на целую тысячу долларов на ящиках яблок, свежевыдавленном сидре и оптовой продаже вермонтского чеддера по розничной цене.
Джоелен выросла в Конкорде, в одной из трех или четырех семей, которые ютились в автоприцепах. Она приехала в Минитмен учиться на стилиста. Джоелен отлично делает маникюр.
— Еще не вывел свой сорт?
Несколько лет я работаю в теплице, прививаю и расщепляю почки в надежде вывести нечто по-настоящему удивительное — яблоко, которое перевернет мир. Свою собственную форму генной инженерии. Я пытаюсь возродить сорт «Эзоп Шпиценбург» или что-нибудь подобное — дерево, которое бы хорошо росло и было более приспособлено к нашему климату, чтобы на этот раз оно так быстро не выродилось. Мне непонятно, интересуется Джоелен всерьез или подтрунивает надо мной. Я всегда плохо разбирался в людях.
Джоелен опускает палец в соус, поданный к утке, и не торопясь начинает облизывать его. Потом протягивает ко мне руки.
— Ничего не замечаешь?
Ее ногти — я был приучен первым делом смотреть на ногти — покрыты крошечными изображениями героев из сериала «Улица Сезам». Большая птица, Эрни, мистер Снафлупагус, лягушонок Оскар.
— Красиво. Где ты их нашла?
— На детском лейкопластыре, — вздыхает она раздраженно. — Я отлично копирую рисунки. Но не в этом дело. Посмотри повнимательнее.
Она так выгибает пальцы, что я замечаю новые морщинки на ее коже, поврежденные кутикулы, все.
— Боже! — наконец восклицает она. — Кольцо!
Господи, да она обручена!
— Это же здорово, Джоелен! Я рад за тебя. — Не знаю, радуюсь ли я на самом деле, но понимаю, что именно это от меня хотят услышать. — И кто он?
— Ты его не знаешь. Он моряк. И ни капли на тебя не похож. Мы собираемся в сентябре пожениться. Разумеется, я пришлю тебе приглашение на свадьбу.
— Да? — отвечаю я, сразу решая: «не приду». И едва воздерживаюсь от того, чтобы не спросить, не беременна ли она. — И как его зовут?
Пока Джоелен рассказывает мне биографию Эдвина Кабблза родом из Чеви-Чейз, штат Мэриленд, я успеваю доесть заказ, допить и свой коктейль, и коктейль Джоелен. Заказываю еще две порции. Их тоже выпиваю. Пока она рассказывает мне историю их знакомства на костюмированной вечеринке в честь Четвертого июля (он нарядился моржом, а она — Скарлетт О’Хара), я пытаюсь поставить прямо зонтики в густом соусе с семечками, который подали к утке.
В прошлом году, когда я приехал выступить в училище, мы направились в то место, где оба потеряли девственность, — в поле в каком-то заповеднике, которое в конце лета становилось пурпурным от цветущего дурмана. Мы сидели на капоте ее автомобильчика и пили шоколадный напиток, купленный в ночном магазине, а потом я лег на траву и стал наблюдать за наступлением ночи. Джоелен сидела устроившись между моих согнутых коленей, как в кресле, она облокотилась на меня — через наши рубашки я чувствовал застежки на ее бюстгальтере. Она в очередной раз призналась мне, что давно пожалела о том, что порвала со мной, а я напомнил ей, что это я был инициатором разрыва: однажды я понял, что уже не тот, что раньше. Как угольки на барбекю — только что были оранжевыми огоньками, но не успеешь оглянуться, как они превратились в серый пепел. С этими словами я обхватил руками ее грудь, она меня не остановила. Потом она обернулась и начала меня целовать, поглаживая руками мои ноги в плотных штанах цвета хаки, а когда я возбудился, заметила: «Теперь, Сэм, я бы сказала, что ты чувствуешь себя по-другому».
28 
