очень нудно 
62 
Мама писала такие истории дома, сидя за кухонным столом. Она часто жаловалась на сроки сдачи материала, считая, что, учитывая характер статей, устанавливать сроки просто смешно. Когда некрологи появлялись в газете, она аккуратно вырезала их и хранила в фотоальбоме. Меня очень интересовал вопрос, что случится с этим альбомом, если наш дом загорится, а мы все погибнем. Я была уверена, что полиция решит, что мама была серийным убийцей. Впрочем, исчезнув, она оставила свою коллекцию нам с отцом.
Каждую неделю мама составляла список известных людей, которым она посвящала некрологи. А потом, в субботу, то есть в ее выходной, мы шли на ближайшее кладбище и искали свежие могилы. Мама становилась на колени перед могилами людей, о которых она почти ничего не знала и которым еще даже не успели поставить памятники. Она набирала полную пригоршню рыхлой коричневой земли и медленно просеивала ее через пальцы.
— Пейдж, — отведя плечи назад, окликала она меня, — сделай глубокий вдох. Что это за запах?
Я озиралась вокруг и видела кусты сирени или форзиции, но не решалась сделать глубокий вдох. В кладбищах было что-то такое, что заставляло меня дышать очень осторожно, как будто в случае малейшей оплошности воздух мог внезапно закончиться.
Однажды мы с мамой сидели в тени японского клена. Мы только что навестили могилу некой Мэри Т. Френч, библиотекаря городской библиотеки. Мы съели приготовленного на барбекю цыпленка с картофельным салатом и беззаботно вытерли пальцы о юбки. Потом мама растянулась на старой, поросшей травой могиле, положив голову на плоское надгробие. Она похлопала себя по бедрам, приглашая меня тоже прилечь.
— Ты его раздавишь, — озабоченно сказала я, и мама послушно отодвинулась.
Я села рядом с ней и положила голову ей на колени, чувствуя, как лучи солнца скользят по моим закрытым векам и по моей улыбке. Ветер трепал мамину юбку и щекотал мне шею.
— Мама, а куда попадают люди, когда умирают? — неожиданно поинтересовалась я.
Мама сделала глубокий вдох, из-за чего ее тело надулось, как подушка.
— Я не знаю, Пейдж, — призналась она. — А ты что об этом думаешь?
Я провела рукой по прохладной траве.
— Может, они под землей? Может, они сейчас смотрят на нас снизу вверх?
— Может, они на небе и смотрят на нас сверху вниз? — возразила мама.
Я открыла глаза и смотрела на солнце, пока перед моими глазами не вспыхнули яркие оранжевые, желтые и красные огни, похожие на фейерверк.
— А какое оно, небо? — спросила я.
Мама повернулась на бок, и я соскользнула с ее коленей.
— Жизнь такая трудная штука, — ответила она, — что мне очень хочется верить в то, что небо такое, каким мы хотим его видеть.
И вот я иду по другому кладбищу и мне приходит в голову, что моя собственная мама, может быть, уже на небе. Если оно, конечно, вообще есть и если она умерла. Возможно, она похоронена в каком-нибудь штате, где не бывает снега. А может, и вовсе в другой стране. Мне захотелось узнать, кто приносит на ее могилу лилии и кто заказал надпись на памятнике. И говорилось ли в ее некрологе, что она была любящей матерью Пейдж О’Тул.
Я часто спрашивала отца, почему она уехала, и всякий раз он отвечал мне одно и то же:
— Потому что она так захотела.
Годы шли, и постепенно из его слов уходила горечь, но от этого его ответ не становился правдоподобнее. У моей мамы была застенчивая улыбка и широкие юбки. Она умела лечить царапины и ушибы одним поцелуем и рассказывала сказки не хуже Шахерезады. Мама не могла просто так меня бросить. Я предпочитала думать, что какие-то неведомые силы просто вынудили ее нас покинуть. Быть может, она оказалась вовлечена в какой-то международный заговор, и ради защиты близких ей пришлось изменить свою личность и скрыться. Одно время я была уверена, что она оставила моего отца ради большой любви, и почти готова была простить ее за это. Возможно, ей просто не сиделось на месте. Возможно, она отправилась на розыски какого-то очень близкого ей человека.
Я проводила пальцами по гладким надгробиям и пыталась представить себе мамино лицо. Наконец я увидела совершенно ровную могильную плиту и легла на нее, прижав руки к жизни в моем животе и глядя в ледяное небо. Я лежала на земле, под дождем, пока холод не пробрал меня до костей.
***
Больше всего на свете мама ненавидела открывать холодильник и видеть пустой кувшин для сока. В этом всегда был повинен отец. Я была слишком маленькая и не могла сама себе налить сока. Не то чтобы он делал это преднамеренно. Обычно его голова была забита другими вещами, и поскольку это не относилось к числу его приоритетов, то он никогда не проверял, сколько лимонада осталось в кувшине. Он просто совал его обратно в холодильник и захлопывал дверцу. Как минимум три раза в неделю я заставала маму возле открытого холодильника. Она размахивала голубым кувшином и кричала:
62 
