очень нудно 
64 
— Это то, что нужно, — прошептала я. — Теперь все будет хорошо.
Я и в самом деле верила, что теперь мама не будет каждый день закрываться в спальне уже в четыре часа дня и перестанет смотреть на закрытую входную дверь, как будто ожидая появления святого Петра.
Отец подал голос так неожиданно, что я подпрыгнула от испуга.
— Во всяком случае, это будет начало, — сказал он.
В это воскресенье сразу после церкви мама куда-то ушла, но мы этого почти не заметили. Как только дверь за ней затворилась, мы извлекли из шкафов тонкую скатерть и красивую посуду и накрыли искрящийся праздничный стол. К шести часам ужин был готов: на столе красовался ростбиф в ароматной подливе, над зелеными бобами поднимался аппетитный пар.
В половине седьмого я начала ерзать на стуле.
— Папа, я хочу есть, — пожаловалась я.
В семь часов отец позволил мне пойти в гостиную и включить телевизор. Выходя, я оглянулась и увидела, что он оперся локтями о стол и закрыл лицо руками. К восьми часам на столе не осталось ни следа от праздничного ужина. Даже перевязанный ленточкой пакет, который мы положили на мамин стул, исчез.
Отец принес мне тарелку мяса, но аппетит у меня пропал. Телевизор был включен, но я лежала на диване, зарывшись головой в подушки.
— Мы приготовили подарок и ужин… — прошептала я, когда папа коснулся моего плеча.
— Она пошла к подруге, — отозвался он, и тут я обернулась, чтобы взглянуть ему в лицо.
Насколько я знала, у мамы не было друзей.
— Она только что позвонила и попросила прощения за то, что так задержалась. И еще она попросила меня поцеловать за нее самую красивую девчушку в Чикаго.
Я молча смотрела на отца, который никогда мне не врал. Мы оба знали, что за целый день в нашем доме не раздалось ни одного телефонного звонка.
Отец искупал меня, и расчесал мои спутанные волосы, и натянул на меня ночнушку. Он подоткнул одеяло и сидел возле моей кровати, пока не решил, что я уснула.
Но я не спала. Я слышала, когда отворилась входная дверь и мама вошла в дом. Я слышала голос отца, который поинтересовался, где ее носило.
— Я что, не имею права побыть немного одна? — возмутилась мама. — Я никуда не исчезла. Я вернулась домой.
Я думала, что сейчас раздастся крик, но вместо этого услышала шуршание бумаги. Это папа вручил маме подарок. Она разорвала упаковку и ахнула. Я догадалась, что она прочла поздравительную открытку, текст которой продиктовала папе я: «Это чтобы мы никогда не забывали. С любовью Патрик. С любовью Пейдж».
Я знала, что мама зайдет ко мне, еще прежде, чем с лестницы донеслись ее шаги. Она распахнула дверь, и в проникшем с площадки луче света я увидела, что она дрожит.
— Все нормально, — произнесла я, хотя это было совсем не то, что я хотела или собиралась сказать.
Она съежилась в ногах моей кровати, как будто ожидая приговора. Я тоже не знала, как мне себя вести, и несколько мгновений молча смотрела на нее. Мама склонила голову, и мне показалось, что она молится. Я замерла. А потом я просто этого не выдержала. Я сделала то, что мне хотелось, чтобы сделала она. Я обняла ее и прижалась к ней так крепко, как будто от этого объятия зависела моя жизнь.
Отец тоже поднялся по лестнице и остановился у двери. Поверх склоненной маминой головы я встретилась с ним глазами. Он попытался улыбнуться, но губы его не слушались. Вместо этого он подошел к нам и положил мне на затылок свои прохладные пальцы, совсем как Иисус на тех картинках, где он исцелял немощных и слепых. Он очень долго не убирал руки, как будто и в самом деле верил, что это способно унять мою боль.
***
Когда я была маленькая, отец хотел, чтобы я обращалась к нему «па», как это принято у девочек в Ирландии. Но я выросла американкой и привыкла называть его «папа», а потом, став постарше, сократила это до «пап». Интересно, как станет называть нас с Николасом наш ребенок? Вот о чем я думала, набирая номер отца. По иронии судьбы это был тот же самый телефон-автомат, с которого я позвонила ему, впервые оказавшись в Кембридже. На автовокзале было холодно и пусто.
— Па, — обратилась к нему я, преднамеренно используя это обращение, — я по тебе скучаю.
Голос отца тут же изменился, как менялся всегда, когда папа понимал, что говорит со мной.
— Пейдж, девочка моя, — сказал он. — Второй звонок за одну неделю! Это не просто так! Должна быть какая-то причина.
Я не понимала, почему мне так трудно это произнести. Я не понимала, почему не сказала ему раньше.
64 
