очень нудно 
67 
— Гленн, это очень заманчивое предложение, но я не могу, — сказала я, а потом, к собственному изумлению, добавила: — По крайней мере, пока.
Когда я начала верить, что Питер прав и что в измененном состоянии сознания он действительно совершил все те преступления, в которых его обвиняли? Ну, раз уж он сам верит в это, принялась уговаривать я себя, как я могу думать иначе? И разумеется, от этой мысли мне стало больно.
Я принялась представлять себе моего отца в последние несколько недель жизни. Со своим всегдашним стремлением все и всегда доводить до совершенства он мечтал увидеть свой план благоустройства поместья воплощенным полностью, пусть даже и не мог сам доделать эту работу.
Судя по результатам судебно-медицинской экспертизы, его ударили по голове с такой силой, что в черепе образовалась вмятина. Неужели это Питер нанес ему удар каким-то тяжелым предметом?
Потом меня захватили детские воспоминания, воспоминания, которые я всегда старалась подавить, потому что считала, что отец бросил меня.
…Вот мы с ним воскресным утром после церкви идем в парк Ван-Сон кататься на пони.
…Вот мы вдвоем кулинарничаем на нашей кухоньке и он рассказывает мне, что Мэгги никогда не умела готовить, и потому мама волей-неволей вынуждена была освоить рецепты из кулинарной книги. «Мэгги до сих пор не умеет готовить, папа», — подумала я.
…Записка, которую он написал Питеру. «Мне будет не хватать наших разговоров. Желаю вам всего самого доброго».
…Тот день, когда я пробралась в особняк Кэррингтонов и поднялась в часовню.
Оставшись в доме одна, я начала ходить в часовню чуть ли не каждый день. За эти годы она совсем не изменилась. Облупленная статуя Девы Марии стояла на месте, как и стол, который, должно быть, когда-то служил алтарем, и два ряда скамей. Я принесла туда новую электрическую свечу и поставила ее перед статуей. Я могла просидеть там десять или пятнадцать минут, то молясь, то вспоминая короткую перепалку, свидетельницей которой я невольно стала в тот день, двадцать два с половиной года назад.
Именно там у меня зародилась одна мысль. Мне никогда не приходило в голову, что, возможно, Сьюзен Олторп и была той самой женщиной, которая просила денег у неизвестного мужчины. Она ведь была из состоятельной семьи. Я не раз читала, что у нее был собственный трастовый фонд, и немалых размеров.
Но вдруг это все же была Сьюзен? А кто тогда был тот мужчина, который рявкнул: «Эта песня мне знакома»? После того как она ушла из часовни, мужчина принялся насвистывать мотив этой песни. Хотя я тогда была совсем ребенком, я поняла, что он очень зол.
Именно в часовне в моей душе шелохнулась отчаянная надежда, надежда на то, что, возможно, мне удастся найти другое решение, благодаря которому можно будет распутать преступления, в которых обвиняли Питера.
Я боялась даже намекнуть Питеру о своих изысканиях. Если он поверит мне и решит, что совершенно невиновен, следующая же его мысль будет о том, что виновный может до сих пор быть где-то поблизости. И начнет беспокоиться обо мне.
Пока что, хотя он активно участвовал в подготовке линии защиты, я видела, что адвокаты убедили его, что рассчитывать на оправдательный приговор ему не стоит. Когда я приходила навестить его, он принимался твердить, чтобы я куда-нибудь уехала и потихоньку развелась с ним.
— Кей, в каком-то смысле ты точно так же лишена свободы, как и я, — говорил он. — Я прекрасно знаю, что ты не можешь никуда выйти без того, чтобы люди не начали тыкать в тебя пальцами и перешептываться.
Сердце у меня разрывалось от любви к нему. Сидя в тесной тюремной камере, он волновался, что я заперта в особняке. Я напомнила ему, что мы с ним заключили соглашение. Я получила право навещать его в тюрьме и присутствовать на суде.
— Пожалуйста, давай не будем портить те минуты, которые можем провести вместе, разговорами о том, чтобы я ушла от тебя, — отвечала я ему.
Исполнять свою часть соглашения я, разумеется, не собиралась. Я знала, что, если Питера осудят, я никогда не разведусь с ним, не брошу его и не прекращу верить в его невиновность.
Однако он упорно не желал оставить эту тему в покое.
— Пожалуйста, Кей, прошу тебя, брось меня и живи своей жизнью, — сказал он мне, когда я пришла навестить его в конце февраля.
Я собиралась рассказать ему одну вещь, о которой знала уже несколько дней, но не решила пока, когда лучше открыть ему все. Но в этот миг я поняла, что лучшего момента я не выберу все равно, что вот сейчас и есть самый правильный момент.
67 
