101 
– Знаете, на этот счет даже поговорка имеется.
В двери стоял, почти подпирая макушкой притолоку, Коннерни.
– И какие же у меня возможности выбора? – спросил он.
– Э-э, – проблеял я.
Он обошел меня, оглядел построенный мной на рабочем столе зиггурат из коробочек с чаем. Снял с него одну из верхних, прочитал надпись на ней:
– «Взрыв самбука».
И взглянул на меня, ожидая комментария.
– Пикантный, – сообщил я.
Он вернул коробочку назад.
– А вы меня не узнали, верно?
Я жестом показал, что нет, не узнал.
– Даю намек, – сказал он. – Готовы? Значит, так: недостаточно делать то, что было бы достойным нравственно и отвечало закону; деяние должно совершаться во имя закона. – Он улыбнулся: – Соображения имеются?
Появился Зителли:
– Вижу, вечеринку перенесли сюда?
– Э-э… – выдавил я.
– Итак, ваш ответ? – спросил Коннерни.
Я покачал головой.
– «Кант и Идеал Просвещения». – И он ткнул в меня пальцем: – Вы были моим АП.
К Зителли:
– Он был моим АП.
– Что такое АП?[29] – поинтересовался Зителли.
– То, что ваши люди называют «задрот».
– Наши люди?
– Немытое большинство, оно же простой народ.
– Вот же типчик… Семнадцать лет проработал в полиции, а более наглого ублюдка я не встречал.
– Ха-ха, – выдавил я.
– Совсем меня не помните? – спросил Коннерни.
– А ко… э-э. Когда…
– Первый семестр моего последнего курса. Стало быть, осень две тысячи второго.
– Я… Простите. За многие годы у меня было столько студентов, что…
– Да ничего страшного, – сказал Зителли. – Не все же такие, как он – жутко памятливый, здоровенный рыжий ирландец с крошечным пенисом.
Коннерни хохотнул.
– Ха-ха-ха, – поддержал его я.
– Он был хорошим преподавателем? – спросил Зителли.
– О да, – сказал Коннерни. – Отличным. И группа у нас была отличная. Мелицки вот жалко.
– Да, – сказал я и, почувствовав, что следует что-то добавить, спросил: – Так вы учились на философском?
– На социологическом.
– Это на котором в карте мира разбираться учат? – спросил Зителли.
– Только не в Гарварде.
– Ах-ах-ах, – произнес Зителли. – Ну извините.
– Ха, – произнес я. – Ха-ха.
Зителли спросил у Коннерни, поставил ли я ему пятерку.
– Четыре с плюсом, – ответил Коннерни.
И улыбнулся мне.
Засвиристел чайник. Когда мы вернулись в гостиную, Зителли протянул мне конверт. С мгновение я поколебался, как будто, отказавшись принять его, опроверг бы тем самым все, что говорится в нем на мой счет. Однако принял и приподнял клапан. В конверте лежала ксерокопия диссертации Альмы.
– Оригинал верну, как только смогу, – сказал Зителли. – Я подумал, что пока вам сможет пригодиться и это.
– Спасибо…
– Да не за что. И простите, что мы явились без предупреждения. Просто были по соседству, и, ну, я понимаю, как странно это выглядит, но мне пришло в голову – может, вы покажете моему другу библиотеку, если это не слишком неудобно? Он в таких вещах разбирается. Вы не против? Несколько минут, не больше.
– Идите за мной, – сказал я.
Я прошелся там по каждому квадратному дюйму раз десять, самое малое. И у меня не было никаких оснований предполагать, что эти двое пришли сюда по причинам, отличным от простого житейского любопытства. Я постарался – думаю, небезуспешно – изобразить безразличие собственника. И тем не менее такого страха, какого я натерпелся в те двадцать пять минут, мне испытывать еще не приходилось. Впрочем, то, что делало происходящее столь изматывающим нервы, одновременно позволяло мне сохранять видимость спокойствия, а именно абсурдность всей ситуации: парочка детективов из отдела убийств разгуливает по комнате, которая совсем недавно служила временным моргом. На свой манер, это было невероятно смешно, и, пока они ошеломленно прохаживались по библиотеке, я давил в себе приступы хихиканья.
– Иисусе, – пробормотал Коннерни, большая ступня которого утвердилась в точности там, где недавно покоилась голова Дакианы.
Я стоял у глобуса, лениво покручивая его.
– Красивая вещь.
– Что да, то да.
Зителли улыбнулся мне, словно говоря: «Вы верите этому субчику?»
Я тоже выдавил улыбку, на самом деле ожидая его замечаний по поводу замены ковра, исчезнувших кресел…
101 
