34 
– Сколько вам было лет?
– Да не больше пяти-шести. Мне он показался каким-то дикарем. Совершенно не умевшим разговаривать с людьми. Я это даже тогда поняла. Его брат вышел на шум из кабинета и закричал: «Черт возьми, Люди. Оставь бедную девочку в покое». Ну, тем все и кончилось. Виттгенштейн бросил на меня взгляд – никогда такой ненависти не видела, – ушел, крадучись, на кухню и просидел там до конца визита.
У меня, пока я ее слушал, понемногу отвисала челюсть.
– О боже.
– Да уж, – сказала Альма. – Странный он был человек.
– Это невероятно.
– О нет, все так и было, уверяю вас.
– Да я не о том – просто я знаю людей, которые пошли бы ради такой встречи на убийство.
– Ну, значит, они глупцы. Давайте не будем числить среди тех немногих вещей, за которые стоит убить, право терпеть наскоки бесцеремонного безумца.
Она прямо и без сожаления сказала мне, что замужем никогда не была – махнула рукой на уговоры родственников и поклонников и решила посмотреть мир, передвигаясь по нему на судах и самолетах, трясясь на давно списанных самыми разными странами джипах, которыми управляли беззубые, вооруженные винтовками мужчины. Китай, Россия, Египет… страны, по которым она, молодая женщина, путешествовала в одиночку, переживали в ту пору нелегкие времена. В пятидесятых-то, а? Мне и представить себе такое путешествие было трудно. В Афганистане она попала под обстрел. В Пенджабе чудом выжила при крушении поезда. В Бирме ее едва не посадили в тюрьму. Она была в Гане в тот день, когда Нкрума провозгласил независимость этой страны, однако празднества пропустила, потому что малярия на месяц приковала ее к больничной койке. «Если соберетесь туда, – сказала Альма, – настаиваю, и в выражениях самых сильных, прихватите с собой накомарник».
В конце концов странствия Альмы привели ее в Соединенные Штаты, и она прожила здесь четыре года, изучая страну. Одним из многих ее приключений стала поездка на мотоцикле из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Она редко останавливалась в каком-либо месте на срок, позволявший завести знакомства. «В этой стране то, чего тебе не удается увидеть, куда интереснее того, что ты видишь», – сказала Альма. В 1963-м она приехала в Кембридж, нашла в частной школе работу – преподавала немецкий язык. Думала провести здесь не больше года, однако, по некоторым причинам, – тут Альма запнулась, – по некоторым причинам осела в городе.
Но как же она скучала по Вене! По культуре этого города, по его образованности, жизни. В Вене, куда ни взгляни, видишь музыку, искусство. И все до невероятия романтично. Как-то раз она попала на вечеринку в дом, хозяину которого принадлежала дюжина Климтов, – так один из них висел у него в кухне, на дверце холодильника. В сезон балов празднества шли один за другим, то были оргии вина и вальсов, продолжавшиеся до пяти утра, когда двери танцзалов распахивались и все высыпали наружу – мужчины врезались в фонарные столбы, женщины, босые, в одних сорочках, бегали по улицам. Те же, кому хватало сил и прозорливости, отправлялись, собравшись с духом, на поиски Katerfrühstück’а – раннего завтрака, состоявшего из соленой селедки и крепкого кофе, каковые гарантировали избавление от смертельного похмелья.
Все это ушло в прошлое. Альма не была в Вене с восьмидесятых, и в последний раз город произвел на нее удручающее впечатление. Ее Вена, настоящая Вена, существовала только в воспоминаниях Альмы, и я понимал: моя задача – предоставить ей чистый холст, на котором она их воспроизведет. Я делал все, что было в моих силах. Восторженно слушал ее, старался задавать умные вопросы, благо немецкий мой стал более беглым. Когда она обмолвилась, что найти настоящий торт «Захер» в Бостоне невозможно, я отправился в компьютерную лабораторию Научного центра, выгрузил из Интернета несколько рецептов и принялся печь по ним торты – по штуке в день, каждый день на протяжении двух недель, пока наконец не ухитрился произвести на свет то, что она, подмигнув, назвала «впечатляющей подделкой». Начиная с того дня я пек этот торт каждый понедельник.
После ленча мы смотрели мыльные оперы. Даже в этом занятии Альма проявляла разборчивость. Помимо «Жизнь дается только раз» она любила «Как вращается мир» и «Путеводный свет». «Больницу общего профиля» Альма отвергала как «неизящную»; «Молодых и дерзких», равно как и «Дерзких и красивых», считала «неправдоподобными». Услышав от нее эту характеристику, я не смог удержаться от смеха. И Альма тоже рассмеялась. «Человеку надлежит упражнять свои критические способности», – сказала она.
34 
