88 
Теперь еще и это?
Абсурд.
Не может такого быть.
Но вот одна рука.
А вот другая.
Какие бы оправдания ни имелись у тебя до сих пор, их больше нет. Выбор двоичен.
Идти дальше.
Или остановиться.
Как же тебе страшно.
Взгляни назад – все твое прошлое стягивается именно к этой минуте; взгляни вперед – и ты ясно увидишь будущее. Ты еще не готов задавать себе вопросы. Тебе необходимо оформить контекст, подыскать теоретические обоснования, но с этим придется подождать, поскольку на смену абстракциям пришла самая что ни на есть конкретика.
От усилий, которых требует перемещение ее тела в библиотеку, у тебя уже на полпути начинает разламываться спина, и дальше ты волочишь ее на чистой силе воли. Ты усаживаешь ее на ковер рядом с ним, растираешь ноющие руки.
Собери все необходимое. Свои принадлежности она оставила в холле, унеси их оттуда – бутылочку жидкого аммиака, банку растворителя. Кухня: повесь на сгиб локтя ведро с водой, сунь под мышку швабру. Оторви несколько мусорных мешков от рулона. Губку не забудь.
Если не считать книг, сильнее всего досталось ковру. Пятна быстро подсохли, оставив отвердевшие крапины и несколько нашлепок размером с шайбу, черные ворсины в них слиплись, точно опаленные. От бумажных полотенец проку никакого – раскисают и расползаются. Что тебе требуется, так это добрая старая тряпка. Ты снимаешь халат. От него несет натугой и страхом, ты окунаешь его край в воду, уже теплую, вспененную, с плавающими в ней черными кусочками непонятно чего. Тошнота накатывает и отступает. От рвотных позывов у тебя уже болит горло. И солнечное сплетение ноет. Глаза все норовят обратиться к безликому лицу, и ты, чтобы помешать им, стараешься смотреть вниз, только вниз. Выжми ткань и принимайся за дело, три. Вроде и так тоже не оттирается, нет? Трудно сказать. Глаза твои застилает пелена, сморгни ее. Тут тебе приходит в голову, что кровь могла пройти насквозь, до пола. Ты с трепетом приподнимаешь угол ковра, проводишь ладонью по «елочке» паркета. Чисто. Сухо. Не забывай, это хороший ковер, превосходной работы, ворс его достаточно густ, чтобы впитать все твои грехи. Ладно, опусти угол и за работу.
Ах, но книги, книги. Многие уже не спасти. Ты стараешься оттереть их дочиста, но, конечно, ничего из этого не выходит, кровь пропитала старую бумагу на немалую глубину. Пятна, покрывающие фронтиспис, отзываются эхом и в третьей главе. Когда ты видишь это, у тебя словно скручивает проволокой сердце. Одни из них ты уже прочитал, другие собирался прочитать. Третьи и открывать не думал и только теперь, когда с ними приходится расставаться, ты понимаешь, насколько они ценны. Набравшись храбрости, ты возвращаешь в каждую вырванные страницы, отодранные уголки, закрываешь обложки и укладываешь книги в их похоронные мешки.
Зеленый шелк выглядит не пострадавшим – это хорошо, поскольку сомнительно, чтобы его вообще можно было отмыть, между тем повреждение даже нескольких квадратных дюймов потребовало бы удаления всей панели, а их здесь три – две идут по сторонам камина от пола до потолка, одна покрывает стену над каминной полкой. Вот и пришлось бы тебе выбрасывать все три и красить стену.
Лампа, которая то ли «Тиффани», то ли нет, цела.
Голубые сойки вопят за окном: «стой, стой, вор-вор-вор».
Ты тратишь несколько минут на осмотр кресел. Обивка их достаточно темна, ее можно бы и оставить. Хотя лучше переосторожничать, чем после пожалеть. Ты нагибаешься, чтобы снять с них подушки, и на глаза тебе опять попадается лицо, которое не лицо.
И ты снова падаешь на колени, сгибаешься над ведром. Некоторое время спустя твой организм успокаивается, ты поднимаешься на ноги, вымотанный, еле живой. И, глядя в сторону, накрываешь верхнюю его половину мешком для мусора.
Теперь все пропылесосить.
Потом ты относишь собранное к крыльцу для слуг, опоражниваешь над раковиной ведро, раздеваешься, запихиваешь погубленную одежду в отдельный мусорный мешок.
Потом стоишь под струями горячей воды. Она стекает с тебя, исчерна-красная. Ты трешь и трешь себя махровой мочалкой, увеличиваешь температуру воды, пока твои царапины и порезы не промываются дочиста. И наконец выключаешь воду и стоишь в столбе пара, кожу твою покалывает распирающая тебя энергия, ты строишь планы.
Ты вытираешься, смазываешь раны, одеваешься. Помимо ссадин на теле она оставила метины на твоем лице – три глубокие, рваные канавки под правым глазом. Ты тянешься к коробочке с медицинским пластырем, отрезаешь полоску, но останавливаешься. Что сильнее бросается в глаза – ранки или пластырь на них? Жаль, нет у тебя никакой косметики. Ту, что хранилась в туалетном столике, ты давным-давно выбросил. Это же твой туалетный столик, верно, – а на что взрослому мужчине косметика? Да ты вообще ни в чем не видишь нужды, пока не начинаешь вдруг позарез в чем-либо нуждаться. Разве не так? Ты наклеиваешь пластырь и спускаешься в кухню.
88 
