Князь. Давид Суламанидзе

Весь следующий день Сорокин с рабочими, которые все были вызваны с главного склада, цеплял крюком толстые кедровые бревна и налаживал последние штабели. Под конец работы он уже не чувствовал рук и подумал, что сегодня ужин не про него, что вряд ли он сможет оторвать от стола даже пустую ложку.

Отвлекаясь только на непомерную тяжесть очередного бревна или громадность комля, он думал о разговоре с Ивановым. Одновременно он думал об Элеоноре. Он был с ней на одних санях всего лишь несколько часов, это и было всё время их знакомства уже много лет назад, и сейчас, вспоминая эти часы, а на самом деле мгновения, он не понимал, как у него в мозгу успел или сумел сотвориться целый мир – он и леди Энн. Этот мир был живой, он думал о ней всё время с момента знакомства и до сегодняшнего дня, он никогда её не забывал, и она стала его неосязаемым образом, его мёртвой живой и превратилась почти что в ангела. И вдруг она по-настоящему ожила. Рядом. Здесь. В этом городе. Его голова была в чаду, он цеплял, катил, тащил, укладывал, работал механически, разговаривал с воображаемым ангелом по имени Элеонора, думал: «А сейчас она, наверное, – вот такая»; и в какой-то момент не уследил, и бревно, сорвавшись, покатилось. Все успели отскочить, десятский, другой, заорал на него матом, сорвал суконные верхонки и даже запустил в него. Тогда Михаил Капитонович сказал себе «Стоп!» и дальше попытался сосредоточиться только на работе.

Наконец всё было кончено, он пронумеровал штабели и пошёл в контору. Вяземский встретил его мрачно, о сорвавшемся бревне ему уже сообщили, и он был расстроен.

– Георгий, но ведь всё закончилось хорошо, и никто не пострадал, – с виноватым видом произнёс Михаил Капитонович.

– Ты извини, – ответил Вяземский. – Я всегда расстраиваюсь, когда происходят такие случаи: вроде не война, а знаешь, сколько народу уже побилось и покалечилось на этом лесоскладе… – Он не успел закончить, открылась дверь, и в контору вошёл Суламанидзе.

– Сюрприз! Што, друзья, не ждали? – Суламанидзе щурился, улыбался и пускал глазами молнии. – А? Я так и думал! Думали, Суламанидзе вчэра пришёл и пропал на целый год, думали, Суламанидзе – случайный гость? Нэ-э-т! Это вчэра Суламанидзе бил случайный гость, а сегодня он законный гость – сегодня Давид Суламанидзе празднует свой двадцать пэрвый день рождения! – Сказав это, он поставил на стол тяжёлый саквояж. – Што ви сидите как вкопанные, сегодня Давид Суламанидзе покажет, чэму он научился. И ничего нэ хочу знать про ваши планы на вэчер! Убирайте ваши дурацкие бумажки! Вчера била разминка, а сегодня будэт настоящий пир!

Вяземский и Сорокин от неожиданности – вчера они ни о чём не договаривались – посмотрели друг на друга, но ничего не оставалось, и они стали складывать бумаги и убирать их со стола. А планы были: Вяземский собирался на свидание к Наташе Румянцевой, а Сорокин – выспаться перед завтрашней встречей с Ивановым, а может быть, даже и с Ива́новым.

Суламанидзе вытащил из саквояжа вино, хлеб, влажный круглый сыр, свежие овощи, пучки зелени и большой бумажный пакет в масляных пятнах.

– Вот! – торжественно сказал он. – Это то, чему я научился! Увэрэн, вам понравится.

Он развернул бумагу, и все увидели много мяса: сразу даже непонятно было, что это, и только запах указывал, что это были разнообразные копчёности.

– Это, – Суламанидзе вытер об штаны руки, – капчёный окорок. Это, – он взял большой кусок округлой формы, – буженина. А это, – и он поднял длинную, висячую гирлянду, – мои колбаски! Сам готовил: вимачивал синюгу, рубил фарш, сам набивал и сам коптил! Пробуйте!

Он достал из саквояжа нож и стал нареза́ть колбаски.

– Окорок и буженину попробуем после, они обычные, главное – колбаски! – Суламанидзе наре́зал кружочками колбасу, и стало пахнуть ещё сильнее и вкуснее. – Я нашёл ольху, Гоги, помнишь, я тебя о ней спрашивал? Сам настругал и сам сделал коптильню!

Суламанидзе наломал кусками белый хлеб, нарезал сыр и попросил у Георгия стаканы.

– Надо много жевать во рту мяса, хлеба и овощи, зэлэни, сдэлать во рту такую кашу, и тогда запить это вином, много вина! Но сначала надо вибрат тамаду! – Суламанидзе замолчал и стал по очереди смотреть на Вяземского и на Сорокина. Те оба молчали, смотрели на гостя, на накрытый стол, на свои полные стаканы и снова друг на друга и молчали.

  63