102 
Ратлидж ничего не сказал.
— Потом был Занзибар, — продолжал Уолтер. — У нас возникли разногласия с епископом — мы думали, что лучше знаем, как иметь дело с арабами. Нас обвинили в нарушении субординации. Занзибар — остров. Вы когда-нибудь бывали на острове пряностей? Перец, мускат, гвоздика, ваниль — что угодно. Едешь верхом по изжаренной солнцем дороге, где они сушили гвоздику на ярких тканях, распростертых почти у ваших ног. Тысячи маленьких коричневых цветов, которые ветер шевелил, как ковер. А стручки ванили или крошечные зеленые семена перца… Оболочка мускатных орехов ценилась на вес золота. А море настолько голубое, что на него больно смотреть. Но запах рабства и там, и в городе. Горе, боль и бессильный гнев. Таков Занзибар.
«Не давай ему закончить», — посоветовал Хэмиш.
Но Ратлидж не прерывал эту странную исповедь.
— В Китае мы использовали торговцев опиумом. Они доставляли сообщения туда, куда больше никто не мог проникнуть, и иногда были единственной защитой миссионеров от бандитов. Поэтому мы мирно существовали рядом с дьяволом, проповедуя, что опиум — зло, ведущее к безумию и смерти. Двойные стандарты, Ратлидж. Мы не жили в соответствии с нашими проповедями. Лицемерные ханжи — вот кем мы были, и со временем я стал стыдиться всех нас.
— Думаете, вы были единственным миссионером, который так чувствовал?
— Я надеялся, что да. — Он резко вскинул голову. — Я не был похож на других. У меня не было призвания, понимаете? Я стал тем, кем хотел меня видеть мой отец. И Питер ненавидел армию так же сильно, как я свою работу. Думаю, мне бы понравилась военная служба. Но кто знает? Я мог возненавидеть и ее тоже.
Это, заметил Хэмиш, объясняло, почему он говорил Флоренс Маршалл, что был военным. Живя ложью, так как это компенсировало отсутствие выбора и делало его романтичным в глазах молодой женщины, не видевшей ничего за пределами места, где жила. Тем не менее он трусливо использовал имя брата, боясь, что отец узнает о его мятеже.
Они услышали, как пастор, мистер Стедли, спускается по лестнице.
Теллер встряхнулся, словно пробуждаясь от грез, как будто он говорил скорее с самим собой, чем с Ратлиджем.
— Она выглядит умиротворенной, — сказал мистер Стедли, войдя в комнату.
— Да.
— Могу я что-нибудь для вас сделать, Уолтер?
— Благодарю вас за визит, пастор. Возможно, вы хотели бы поговорить с остальной семьей. Я свяжусь с вами относительно службы. Думаю, Дженни хотела бы, чтобы вы провели ее.
— Да, конечно. — Он переводил взгляд с Теллера на Ратлиджа. — Если я вам понадоблюсь, можете послать за мной.
Пастор удалился, и Уолтер вздохнул:
— Следующей меня будет донимать своими вопросами полиция. А потом Мэри, Летиция и мой брат. Я бы хотел запереться и притвориться, что меня здесь нет.
Ратлидж поднялся:
— Я привез из коттеджа фотографию Тимми.
Уолтер Теллер оставался неподвижен.
— Возможно, — сказал он наконец, — его мать предпочла бы, чтобы ее похоронили вместе с ней. — Внезапно он вышел из себя. — Что сделал Тимми? Подвел своего отца тем, что умер, когда тот не мог приехать домой и помолиться за него!
Лицо Теллера стало таким бледным, что Ратлидж испугался, как бы у него не остановилось сердце. Взяв себя в руки, Уолтер добавил:
— Питер был бы признателен вам.
Ратлидж вышел наружу, чтобы унять гнев. Продолжался дождь, тучи двигались к востоку. Он направился к другой стороне дома, не желая проходить мимо роз, и пересек лужайку, подойдя к маленькому потоку, разбухшему от дождя и угрожавшему затопить луга по обоим берегам. Ратлидж чувствовал, как его подошвы утопают в мягкой земле, и отошел подальше от воды.
Он думал о том, как бы поступила Дженни Теллер, узнав о прошлом мужа. Она могла бы снова выйти за него, дабы узаконить их союз, или промолчать, чтобы не подвергать опасности будущее сына. Другой вопрос — смогла бы она после этого жить с Уолтером Теллером. Он мог бы согласиться на очередную командировку общества Элкока, пока его жена примирится с призраками Флоренс Теллер и ее сына Тимми.
«Возможно, поэтому она решила умереть», — сказал Хэмиш.
— Не будь дураком, — резко отозвался Ратлидж.
«Ты видишь все в черно-белом цвете. Это мужской образ мыслей, а не женский».
На расстоянии кто-то окликнул его по имени. Подняв взгляд, он увидел, что его внимание пытается привлечь Летиция Теллер.
102 
