очень нудно 
40 
– Поначалу мы с Кохом были уверены, что Газпром хочет продать свой пакет иностранцу. И отдали приоритет, естественно, немцу. Путин немецкий знает. Кох немец. У Газпрома дела с немцами. Несколько раз ездили к Кирху в Мюнхен. Он был очень заинтересован. Мы хорошо начали, дошли уже до обсуждения цены. Кирх, вообще-то, человек уникальный: застал конец войны, сидел в наших лагерях. В общем, Россию знает не понаслышке. Но на каком-то этапе нас отстранили от этих переговоров и передали их в руки других. Тогда стало ясно, что никакой продажи не состоится. А Кирх еще долго пытался. Несколько раз звонил мне напрямую, а что мне оставалось сказать: все, я уже не переговорщик, это не ко мне. На том же этапе нас и опциончика, кстати, лишили.
В октябре 2001 года Казаков и Кох покинули «Газпром-Медиа». Кох рассказывает, что всякий раз, когда ходил по делам НТВ к новому главе Газпрома Алексею Миллеру, Миллер держал его в приемной по несколько часов. И это было особенно для Коха обидно, поскольку они с Миллером были по Ленинградскому университету однокашниками, знали друг друга с юности, говорили друг другу «ты». Однажды, после нескольких часов ожидания, Кох просто встал и пошел из приемной Миллера вон. У лифтов Коха догнал помощник Миллера и попросил вернуться. Кох вернулся, но томительные ожидания под дверью главы Газпрома продолжались. И тогда Кох понял, что Миллер вовсе не собирался работать с ним, а просто занят переделом компании и не может пока Коха без шума уволить. Кох ушел сам. В качестве политического прикрытия для талантливых и свободных журналистских опытов Парфенова остался только генеральный директор НТВ американец Борис Йордан.
Год спустя, в октябре 2002-го, группа чеченских террористов захватила театральный центр на Дубровке, в котором в тот вечер шел мюзикл «Норд-Ост». Началась осада. Страна замерла в ожидании. В течение трех дней не было никакого официального заявления президента Путина. На третий день телеканалам разослали видеозапись совещания силовиков у президента – но без звука. Предполагалось, что телевизионщики просто покажут стране, что президент, дескать, не дремлет, а как именно не дремлет президент, о чем проводит совещания, как собирается спасать заложников и собирается ли вообще – это стране знать не нужно. Все телеканалы послушно дали эту запись в эфир, и только на НТВ пригласили специалиста по сурдопереводу, который прочитал по губам высказывания чиновников: «Важно принять окончательное решение… Все случится завтра…»
Сурдоперевод был явной издевкой над кремлевской пресс-службой.
А день спустя НТВ, вопреки команде из Кремля, показал в прямом эфире начало штурма театрального центра.
Спустя неделю президент Путин на встрече с руководителями СМИ назвал действия НТВ «рейтингом на крови своих сограждан – если, конечно, они считают их своими согражданами». Это был намек на американское гражданство гендиректора НТВ Йордана. Через несколько месяцев Йордан был уволен. На его место из Газпрома назначили Николая Сенкевича. С телевидением Сенкевича связывало только то, что он был сыном известного телеведущего советских времен. По образованию Сенкевич был врачом, но работал в Газпроме небольшим начальником.
– Персона уже не имела никакого значения, – говорит Парфенов. – Сенкевич, не Сенкевич, не важно. Они назначили медиамагната эпохи бюрократического реванша.
С приходом Сенкевича у Парфенова на НТВ не осталось защитников. Парфенов вскоре ушел с НТВ. Будучи самым известным телеведущим в стране, он надеялся быстро найти новую работу, но не нашел. Владелец одного из телеканалов сказал, например, что готов взять Парфенова, но что контракт с ним будет действовать до первого звонка из Кремля. Это был фактически отказ: понятно было, что звонок из Кремля раздастся в кабинете владельца телеканала через две минуты после того, как Парфенов подпишет с ним контракт. Сейчас, когда мы спрашиваем Парфенова, неужели он не понимал заранее, еще в апреле 2001-го, что все этим и кончится, Парфенов говорит, что понимал, но ни о чем не жалеет.
– Тогда, с уходом Киселева и приходом Йордана, все-таки открывалась площадка возможностей. Я никогда не работал в тихой и безмятежной среде. Я всегда пытаюсь просунуться в окошко возможностей – сколько оно будет открыто, столько и работаю. Потом окно закрывается, значит надо искать другое. Не будет окна – надо искать форточку возможностей. Зачем загадывать, как все обернется?
40 
