Последние отзывы

  110  

Однако Сэм заметил, как погладила она руку, словно та все еще ныла, словно вернулась вдруг прошлая боль. Губы его плотно сжались. Она не должна видеть его гнев.

– Но когда он потом приходил в себя, он очень мучился совестью. Умолял меня его простить, не чувствовать к нему ненависти. Обещал, что это не повторится, что он бросит пить. Словно живешь с двумя различными людьми. Трезвый, он вспоминал о своих отцовских обязанностях. Сделала ли я уроки? Почему я так задержалась в школе? Не слишком ли много времени я провожу с этим мальчишкой Зелински? А когда он был пьян, то опасно было попадаться ему на глаза. Если только он не приводил в дом какую-нибудь женщину. Но тогда я и сама не хотела его видеть. – Келли устремила глаза в потолок, сдерживая дрожь отвращения. – Стены в доме такие тонкие.

Она не хотела рассказывать о звуках, которые слышала тогда – тяжелое дыхание, стоны, скрип пружин, непристойности, которыми они обменивались шепотом. Еще долгое время спустя секс был ей мерзок и отвратителен.

– Однажды он и вправду продержался без выпивки целых шесть месяцев и двенадцать дней. – Келли пыталась говорить об этом легко, но горло сдавливала судорога. – «Теперь все будет иначе, ты увидишь», – все твердил он. Он давал обещания, и я верила ему. Мне хотелось ему верить. Хотелось, чтобы все было иначе. – Она слышала, что голос ее звучит сдавленно, но ничего не могла с этим поделать, не могла изобразить безмятежность. – Я все думала, что, если он меня и вправду любит, он бросит пить. Но он пил. И продолжал бить меня. И я его ненавидела. Ненавидела.

Голос Келли дрожал от боли и гнева. Она любила отца, но он не платил ей любовью. Такое Сэм был способен понять. Келли была не единственной, чьи чувства оказались невостребованными. Он понимал, каково это – быть нелюбимым, нежеланным, плакать ночью, звать и не дозваться того, кого зовешь.

Келли как-то позабыла, что Сэм все еще находится в кухне, и вспомнила об этом, лишь когда почувствовала на плече ласковую тяжесть его руки. Почему он коснулся ее именно сейчас? Сейчас, когда она чувствует себя такой слабой, такой уязвимой?

Она круто повернулась к нему.

– Что вы здесь делаете? – строго спросила она странно хриплым голосом. – Зачем вы приехали?

Легко, очень легко, самыми кончиками пальцев он провел по ее щеке, очертив ее контур.

– Потому, что я не хотел, чтобы вы оставались здесь одна.

Всей душой она желала верить тому, что видела своими глазами, но древний инстинкт самосохранения возмутился в ней, и она уклонилась от его прикосновения. Ладони его переместились ей на плечи и тепло сжали их.

– Вы же не хотели остаться в одиночестве, правда?

– Никто не хочет оставаться в одиночестве, – сказала она. – Хотя он, может, и хотел, при условии, что с ним будет бутылка.

– Не думай о нем, Келли. – Прикосновение его стало настойчивее, он притянул ее к себе, обвил ее руками, обнял. – Думай обо мне. – Рот его коснулся ее лба, уголка глаза, щеки. – Будь здесь. – На своих губах она чувствовала тепло его дыхания. – И сейчас. – Он опять коснулся губами ее губ. – Думай обо мне.

Сострадание. Келли не знала, что поцелуй мужчины может заключать в себе сострадание. В нем была не только ласка, не только нежность, губы его несли тепло, успокоение, в то время как руки, гладя, снимали напряжение, тревогу, снимали боль. Губы его блуждали по лицу Келли, но это не было призывом, это было пониманием.

Как легко, как невероятно легко стало думать о нем и только о нем! Он облекал ее своим теплом и своей силой, соединившимися воедино. Она нуждалась в этом, нуждалась давно и отчаянно. Теперь, прислонившись к нему, она почувствовала облегчение и, прошептав его имя, отвернула голову, чтобы остановить эти ищущие губы.

Ощутив вдруг мягкую податливость ее тела, Сэм с трудом поборол в себе ответный импульс. Он говорил себе, что ищет она сейчас не страсти, но успокоения, но руки его все равно продолжали гладить ее тело, прижимать его к груди, к бедрам, давая ей понять, что значит настоящая нежность. А рот его все равно искал ласки ее сочных губ.

И все его благие намерения улетучились от ее ответного порыва, когда руки ее притянули поближе его голову, а губы властно потребовали новых поцелуев, еще и еще, все больше, все крепче. Он хотел чувствовать ее. Нестерпимое желание, страсть.

Пальцы его почувствовали, как трепещет жилка у нее на шее. Склонившись, он ощутил, как гладок шелк на ее блузке и на обтянутых шелком пуговках. Он расстегнул эти пуговки, и руки его, скользнув внутрь и распахнув блузку, нащупали новую шелковую преграду. Увидев мельком краешек розового, отороченного кружевом лифчика, он даже улыбнулся.

  110