Женщина-полицейский стояла внизу у лестничного пролета, две полицейские машины и несколько мужчин в форме находились чуть подальше на Роузклер-стрит, а две другие полицейские машины и несколько мужчин в форме стояли на дороге, образуя оцепление перед въездом в парк.
Лая собак не было слышно. Джимми повернул голову назад и только тут понял, что беспокоило его с первого момента, когда он их увидел. Собаки яростно скребли по асфальту всеми своими когтями, и это было осмысленное действие, позволяющее им сосредоточиться на предстоящей работе, подобно тому, как солдаты маршируют и разминаются на плацу перед тем, как начать боевые упражнения. И Джимми почувствовал ужасающую, недоступную людскому пониманию способность, скрытую в их черных мордах с блестящими носами, их поджарых боках, их горящих, как раскаленные угли, глазах.
Остальное пространство Сидней-авеню напоминало толпу во время беспорядков. Улица была заполнена копами; копы методически в определенной, ведомой только им последовательности осматривали кусты и траву, окаймляющие дорогу, ведущую в парк. Со своего места Джимми видел часть парка, в которой тоже были полицейские; голубые форменные рубашки и куртки землистого цвета перемещались повсюду на фоне зеленой травы, переговариваясь друг с другом; сейчас, по всей вероятности, шел тщательный осмотр опушки парка.
Вниз по Сидней-авеню, где находился фургон К-9, несколько детективов в штатском стояли, потягивая кофе, но никто из них не вел себя так по-дурацки, как это обычно принято у копов, то есть не похвалялся перед коллегами боевыми подвигами, совершенными во время предыдущего дежурства. Джимми чувствовал, что волнение его все усиливается — из-за собак; из-за молчаливых копов, собравшихся около своих машин; из-за вертолета, переставшего быть похожим на пчелу, когда он с грохотом на низкой высоте пролетел над Сидней-авеню и скрылся в парке за рощицей из пересаженных деревьев и за экраном кинотеатра.
— Привет, Джимми.
Это был Эд Дево. Он, раздирая зубами целлофановый пакетик с драже «М&М», толкнул Джимми в бок локтем.
— Что здесь происходит, Эд?
Эд пожал плечами.
— Это уже второй вертолет. Первый кружил над моим домом примерно полчаса назад. Я говорю жене: «Дорогая, у нас тут начинается свой Уоттс [9], похоже на то?» — Он бросил в рот несколько драже и снова пожал плечами. — Ну вот, я и пришел сюда узнать, из-за чего вся эта суматоха.
— Ну, а что говорят?
Дево развел руками.
— Да ничего. Они отгородились и охраняют эту зону более внимательно, чем моя мамаша свой кошелек. Но здесь что-то серьезное, Джимми. А иначе для чего, черт возьми, им наглухо перекрывать Сидней-авеню — копы и ограничительные ленты на Кресенд-стрит, Харборвью, Судан, Ромсей, в общем, на всем пути до Данбоу. Это я сам слышал. Люди, живущие на этой улице, не могут выйти из домов, но всем на них наплевать. Я слышал еще, что они пригнали катера в канал, а Бу Деркин сказал мне по телефону, что видел из окна водолазов. — Дево поднял руку и ткнул указательным пальцем в направлении парка. — Посмотри-ка туда.
Джимми посмотрел туда, куда указывал Дево, и увидел трех полицейских, вытаскивающих какого-то пьянчугу из сгоревшего трехэтажного дома на дальней от них стороне Сидней-стрит. Пьянчуга, которому было явно не по душе то, что копы потревожили его сон, яростно сопротивлялся до тех пор, пока один из полицейских не протащил его лицом по обугленным ступенькам до самого низа. Джимми рассеянно наблюдал эту сцену, и тут Эд вдруг произнес: «Водолазы». Они не стали бы посылать водолазов под воду, если бы искали что-то живое.
— Да, похоже, дело-то серьезное, — присвистнув, произнес Дево, а потом, посмотрев на Джимми, спросил: — А чего ты так нарядился?
— Провожал Надин к Первому причастию. — Джимми продолжал наблюдать за тем, как коп поднял несчастного пьяницу, и перед тем как затолкать его в оливковый седан с сиреной, нагнул его голову и что-то сказал ему на ухо.
— Прими мои поздравления, — радостно воскликнул Дево.
Джимми поблагодарил его кивком и улыбкой.
— Так, а какого черта тебя принесло сюда?
Дево, повернув голову назад, посмотрел вдоль Роузклер-стрит в направлении церкви Святой Сесилии, а Джимми вдруг почувствовал всю нелепость своего пребывания здесь. Действительно, какого черта его принесло сюда, да еще в шелковом галстуке, в костюме за шестьсот долларов; какая нужда ему обдирать лакированные ботинки и пачкать брюки о ржавые перила?