Последние отзывы

  2  

Иногда она говорила себе, что, вероятно, сошла с ума, если ускоряет шаг при приближении к Линдкот-роуд. Но она так часто чувствовала себя уставшей и подавленной, что грязное, непрезентабельное здание буквально манило ее к себе хотя бы тем, что было ей знакомо. Кристина въехала в эту квартиру после гастролей, организованных ENSA^[1]. Гастроли были очень тяжелыми, а условия проживания в железнодорожных вагонах – ужасными, особенно в тех, которые шли на север. Временами Кристине казалось, что из-за постоянного недосыпания она не доживет до конца гастролей, поэтому дом №82 стал ассоциироваться для нее с отдыхом, миром и, что самое главное, уединением. А еще она надеялась, что получит роль в Лондоне. Какая актриса не мечтает сыграть на сцене в Вест-Энде? Контракт на целых полгода – каким бы это было счастьем! Целых полгода знать, где окажешься завтра, иметь возможность строить планы на ближайшую неделю и на следующую.

А потом постепенно Кристина стала понимать, каков ее статус. Она всегда была плохой актрисой. И никогда не обманывала себя на этот счет. Много лет назад ее выручала внешность. Глядя на газетные вырезки 1926 и 1927 годов, трудно было поверить, что на снимках та же женщина, что сейчас смотрит на нее из зеркала – с напряженным взглядом, тусклыми волосами и загнанным выражением на лице. Кристина знала: это выражение уже стало постоянным.

«Кристина Кристл была обворожительна в «Леди Марион», она – олицетворение розы в пене голубых лент». «Кристина Кристл наделена красотой, от которой захватывает дух». «А еще в нем участвовала Кристина Кристл – свежее дыхание весны. Я сам слышал, как по зрительному залу прокатился восторженный вздох».

Тогда не имело значения, что она не умеет играть. Достаточно было ее золотистых волос, голубых глаз и нежной кожи, чтобы заворожить зрителей и заставить их поверить в то, что она актриса. Кристина помнила, как на репетиции одной сцены, которую они играли вдвоем, Гарри сказал:

«Господи, Кристина, разве ты не понимаешь, что нужно все это прочувствовать! Ты же не можешь просто так стоять и… – Неожиданно он замолчал. – Да какая разница, черт побери! Зрители только глянут на твое личико и больше ни о чем думать не будут».

Гарри наклонился и поцеловал ее, и она, забыв обо всем, прижалась к нему. То был ее мир – мир, который она сама себе вообразила, но в тот момент он был реальнее и важнее, чем действие, происходившее на сцене.

По сути, театр никогда не был для нее всем. И сейчас ей это абсолютно ясно. Тогда же, особенно после того, как Гарри бросил ее, она пыталась убедить себя в том, что ей по силам сделать карьеру самостоятельно. В ту пору она строила воздушные замки, как школьница. «Я добьюсь успеха. Мое имя появится в газетных заголовках, и напечатано оно будет крупнее, чем его. Я покажу ему, на что способна!» Но что она могла без Гарри? Ничего. Ну, несколько недель перед каждым Рождеством играла в пьесах-сказках – исполняла, естественно, не роль Принца, ее голос был недостаточно хорош для этого. Роль Дандини^[2] или фрейлины Принцессы; какая-нибудь роль в гастрольном спектакле – они были третьесортной труппой и играли в третьесортных театрах. По понедельникам, вечером, когда зал полупустой. И по субботам, когда все места забиты пьяницами, которые орут или кричат, комментируя спектакль.

Нет, карьера, которую она рисовала в своем воображении, не состоялась. С каждым ангажементом она просто опускалась все ниже и ниже: статистка в «Зиг-заг Фриволите», где режиссер считал, что девушки обойдутся без гонорара, так как им не нужно особо тратиться на костюмы, потому что они выступают почти голыми; второстепенная роль в фарсе, где все действие проходило в спальне – идея заключалась в том, чтобы привлечь определенный тип зрителя, которому нравится эротика.

Один раз ее взяли платной партнершей по танцам в ночной клуб на Тоттенхем-корт-роуд. Там было ужасно душно. Она пыталась убедить себя в том, что справится, но не выдержала! Она уволилась, не проработав и половины вечера, – предварительно высказав администратору все, что о нем думает. Сейчас же у нее не хватило бы духу или сил так поступить. Теперь она молча сносит оскорбления, сносит и дрожит, потому что у нее не осталось ни капли надежды на лучшее, а есть что-то надо…

Кристина одернула себя. Нельзя же вечно стоять перед витриной. Ряды туфель с красивыми этикетками за стеклом напомнили ей о том, что ее собственные ботинки сносились, – она чувствовала, что чулки намокли.

  2