127 
– Да никак. У нас все кончено.
Было похоже на то, что он говорит правду, но Энджи хотелось знать больше.
– Почему? – спросила она.
– Она была для меня заменителем, человеком, способным заполнить пустоту внутри и убить время.
– Она состояла в этой должности восемь лет. Что же изменилось сейчас?
– Сейчас ты обо всем знаешь, и я чувствую себя, как последнее дерьмо.
Одна половинка души Энджи со злорадством отметила этот факт, но другая, которая оказалась более отзывчивой к людским бедам, ощутила, что у мужа начался период раскаяния. Она всегда знала, что Бен – человек разумный. Более того, его карикатуры помогали слабым бороться с сильными мира сего, так что его можно было бы назвать существом человеколюбивым. И Маре очень нравилась эта черта его характера. Энджи в свое время тоже гордилась мужем.
Итак, несмотря на ошибку, разум у Бена в конце концов победил. Энджи ощутила некоторое удовлетворение от того, что она, как выяснилось, все-таки не слишком плохо знала мужа.
– Ну так что будет с нами? – тихо спросила она. – Сможем мы склеить разбитое и обрести счастье снова?
Он вытянул ноги и потер ладонями бедра.
– Я не знаю. Иногда я все еще злюсь.
– На то, что я хожу на работу?
– В основном.
– Ты хочешь, чтобы я уволилась?
Он внимательно посмотрел на жену.
– А что, это возможно?
Она задала вопрос, только чтобы услышать это от него.
– «Возможно» – не то слово, – постаралась объяснить она свою точку зрения. – Более уместен вопрос «могу ли я?» – Энджи перевела дух. – Честно говоря, не знаю. Врачебная практика, которую я веду, успела уже превратиться в неотделимую часть меня самой. Я не уверена, что смогу полностью отказаться от своей работы, точно так же, как для тебя невозможно взять и вдруг перестать рисовать.
– Я начал рисовать с двух лет.
– А я хотела стать врачом почти в таком же возрасте.
– Искусство – это одно из важнейших проявлений человеческого духа.
– Точно так же, как и стремление исцелять.
Молчание, установившееся после довольно резкой отповеди мужу, которую позволила себе Энджи, стало свинцовой тяжестью давить ей на сердце. «Поговори с ним, Энджи, расскажи, что ты чувствуешь», – всплыли в ее памяти отчаянные призывы Пейдж. Потом она вспомнила отрывок из письма Мары, который не так давно прочитала Пейдж в офисе: «Я вхожу в человеческие жизни, а потом ухожу. Люди поступают со мной точно так же».
В этот момент Энджи неожиданно ощутила свою близость с Марой – вот уж чего ей хотелось бы меньше всего на свете.
– Надо прийти к компромиссу, – заявила она твердо. Нечего распускать нюни, когда ты прожила половину жизни. – Мы не можем расстаться так просто. Слишком много между нами общего, слишком много мы одинаково любим. В конце концов, у нас есть даже общая история – история нашей жизни под одной крышей…
– И общий ребенок, который завтра приезжает домой на каникулы. – К тону мужа примешивалась тень сарказма, к которому он часто прибегал в последнее время, разговаривая с ней. – Ты именно ради сына затеяла весь этот разговор?
Осенний лист притиснуло ветром к лобовому стеклу машины. Он был пожухлый и сморщенный. Она сказала:
– Нет, Бен. Я стала понимать те вещи, которых раньше не замечала. Ты был прав насчет Дуги. Не могу сказать, что мне очень нравится, что он находится в пансионе. Эта идея всегда останется для меня чуждой, это приблизительно так же, как в его детстве, когда он был совсем малышом и пытался перелезть через ограждение кроватки. Я сидела рядом, видела его попытки, но сознательно не пыталась помочь, поскольку знала, что если он не сделает этого сам, то никогда не научится самостоятельно преодолевать препятствия в жизни. Он достаточно хорошо вписался в жизнь закрытой школы – ведь это то, чего он хотел и, возможно, в чем сильно нуждался. – Она глотнула воздуха и закончила: – Нет, этот разговор я затеяла только ради нас, двоих.
Этой фразой она закончила свой разговор с мужем. Круг замкнулся.
– Итак, – сказал Бен, продолжая упорно смотреть в приборную доску прямо перед собой, – что мы с тобой будем делать дальше?
Энджи теперь не хотелось помогать ему.
– Что ж, тебе самому придется ответить на этот вопрос. Что-то я стала очень нерешительной, когда ты предлагаешь мне дать ответ на глобальные вопросы. Мне разонравилось обо всем думать самой.
– Но я тоже не в состоянии решить что-либо в одиночку.
127 
