– Мне уже не хочется, чтобы все шло, как было раньше. Энджи не поняла, что Дуги хотел сказать этим.
– Чего же ты, собственно, добиваешься? Мальчик собрался было сказать что-то, но промолчал. Энджи пересела к нему поближе и настоятельно произнесла:
– Ты волен высказать все, о чем думаешь. Обещаю выслушать тебя. Я всегда тебя слушала. Итак, чего же ты хочешь?
– Я хочу больше времени проводить в школе, – бросил Дуги. – Мне противно быть приходящим учеником. Приходящие ученики не получают и половины всех удовольствий от школы.
– Так вот в чем дело, – сказала Энджи с ноткой удивления в голосе. – Ты хочешь получить вторую половину и в то же время жить в семье?
– Я хочу быть с ребятами и жить в общежитии. Предложение мальчика показалось Энджи абсурдным.
– Извини, но об этом не может быть и речи…
– Но почему?
– Потому что я тебя не для этого растила. Я отдала тебя в Маунт-Корт, так как чувствовала, что там преподавание поставлено лучше, чем в средней городской школе… Полный же пансион – совсем другое дело.
– Но почему мне нельзя попробовать?
– Потому что тебе только четырнадцать. Я не против, чтобы ты время от времени оставался ночевать в общежитии, как в прошлом году, но совсем неразумно, чтобы ты отдалялся от семьи.
– Это всего лишь в пяти минутах езды! Она снова покачала головой.
– Скоро тебе придется поступать в колледж, и тогда ты в полной мере будешь наслаждаться вольной жизнью. А сейчас в этом нет необходимости.
Дуги некоторое время смотрел на мать, затем повернулся на каблуках и вышел.
Удивленная настойчивостью сына, Энджи перевела взгляд на Бена.
– Что это такое с ним приключилось?
Бен тем временем заканчивал пережевывать хороший кусок мяса.
– Это называется самовоспитанием или, вернее, самоотгораживанием.
– От чего ему отгораживаться? Он ни разу не говорил, что ему плохо дома.
– Он и сейчас ничего подобного не утверждает. Он только считает, что ему будет веселее жить в Маунт-Корте на полном пансионе.
– И ты тоже считаешь, что там ему будет веселее?
– Если бы мне было четырнадцать и я обладал такой же уверенностью в себе, как наш сын, я, возможно, тоже считал бы так же. Дуги начинает осознавать собственные силы. Он слушает всевозможные истории, которые рассказывают его приятели о жизни в общежитии, чаще всего с преувеличением, и их жизнь ему представляется очень заманчивой.
Но Энджи тоже создала нечто заманчивое – собственный очаг, и ей казалось, что многие дети были бы в восторге, получив возможность жить в таком доме. Она представить себе не могла, что ее Дуги мечтает о жизни в общежитии.
– Это каким-то образом связано с Марой… – решила она. – Мы все переживаем депрессию с тех пор, как она умерла. Мальчик скучает по ней, ему хочется забиться в какой-нибудь угол, где бы он не чувствовал ее отсутствия. А в этом доме он постоянно его чувствует.
Бен постучал вилкой по тарелке.
– Да нет же. Черт возьми, Энджи, перестань искать объяснения в области метафизики. Все очень просто. Наш мальчик подрастает.
– Уж мне ли об этом не знать.
– Тогда прекрати его опекать.
Энджи, что называется, лишилась дара речи от удивления.
– Да я и не думала его опекать.
– Как же ты его не опекаешь, когда буквально глаз с парня не спускаешь?
– Нет, это не опека. Это проявление материнской заботы.
Бен отложил вилку и наградил ее таким же странным взглядом, который она только что перед этим заметила у Дуги.
– Да, так можно было говорить, когда ребенку было четыре года, семь, даже десять лет. Но ему четырнадцать, а ты все еще каждую удобную минуту учишь парня, что он должен делать, а что нет. Ты складываешь на ночь его одежду, проверяешь домашнее задание и следишь, с кем он разговаривает по телефону.
– Ну и что в этом особенного? – спросила она с изумлением. – Мне что, повернуться к нему спиной и сделать вид, что я не слышу, как он разговаривает чуть ли не всю ночь Бог знает с кем? Если позволить ему это, он вообще перестанет делать домашнее задание. Что ты скажешь тогда?
– Что ж, он провалит пару зачетов, но в конце концов поймет, что бывает, когда не выполняешь своих обязанностей. В определенном смысле инициатива должна исходить от него. Он должен развивать в себе чувство ответственности. Но ты боишься его к этому подпускать. Ты, что называется, его облизываешь, и это ясно как день.
«Ничего подобного», – подумала Энджи. Она совершенно отказывалась понимать, что происходит. До сих пор Бен не подвергал критике ее действия. Он всегда был доволен, что бы она ни делала.