112 
В эту ночь я отправила Рону домой отоспаться, а сама осталась дежурить у постели матери. Но сестра вернулась обратно, едва забрезжил рассвет. Она приняла душ, переоделась в джинсы и свежий свитер и снова собрала волосы в хвост. В таком виде и с ненакрашенным лицом она выглядела на восемнадцать.
Мы забрались с ногами в кресла, стоящие рядом с маминой кроватью, ели свежие круассаны, запивали их кофе и вели тихий интимный разговор, который не получался у нас с того времени, когда мы были неоформившимися тинэйджерами, затевающими интрижки с мальчиками. Сейчас на место мальчикам пришли мужчины. Рона рассказывала о своих мужьях, я — о Дэнисе. Я даже не поняла, каким образом мы оказались втянутыми в эту исповедь, но она явно стала знамением свыше. Здесь, среди больничных стен, окрашенных в фиолетово-голубые тона приближающегося рассвета, где едва начинала пробуждаться утренняя жизнь, Рона поведала о своем тоскливом существовании с Гарольдом, а я о том, что Дэнис выгнал меня.
— Ты скучаешь по нему? — спросила Рона, когда я закончила свой рассказ.
Я уже не раз задавала себе тот же вопрос. Конечно, после такого неожиданного расставания я должна была по нему скучать. Когда человек является частью твоей каждодневной жизни на протяжении пятнадцати лет, то пустота, оставшаяся после его внезапного ухода, должна хоть как-то о себе заявлять.
— В первые дни после разрыва я испытывала такую сильную ярость, что во мне не оставалось места для тоски ни по кому, кроме детей, — ответила я. — А сейчас? Я скучаю по состоянию замужней женщины. В этом какая-то надежность и безопасность. Скучаю по своей устоявшейся жизни и по той стабильности, которую она давала. Скучаю по той свободе, когда я могла спокойно ходить по городу. Сейчас я постоянно ловлю на себе вопросительные взгляды людей. Я знаю, что они недоумевают. Естественно, я скучаю по детям. И никогда не переставала. А вот что касается Дэниса? Его самого?
Я помолчала немного, чтобы окончательно удостовериться, что не поторопилась с ответом. Но среди тех многочисленных эмоций, которые я испытывала на протяжении последних недель, тоски по Дэнису не обнаружила. Светлые дни моего замужества превратились в доброе воспоминание. В жемчужины. Я уже никогда их не потеряю. Но среди них больше не будет ни одной, связанной с Дэнисом.
— Нет. Я не скучаю по нему. Мы уже давно стали чужими друг другу. — Я вдруг ясно и четко поняла это. — Мы очень изменились с тех пор, как поженились. Мы все сложнее находили общий язык. Смешно, правда? Но самое печальное, что мне понадобился такой ужасный удар, чтобы прозреть. Господи, какой же я оказалась слепой! Я до последнего момента думала, что в каждом браке есть свои подводные камни, что нет идеальных семей.
— Дэнис изменял тебе?
— Нет. — Я вспомнила о Фиби. — Ну, по крайней мере до недавнего времени. — Мне так казалось. Хотя как знать, может, я и тут ошибаюсь.
— А ты ему?
— Нет.
— И с Броди тоже?
— Пока нет.
Рона только лукаво улыбнулась.
Я поспешно сказала:
— Не знаю, что бы я делала без Броди. С тех пор как все началось, он в одиночку управляет всем бизнесом. Это безумно тяжело.
— Дэнис знает, что ты здесь?
— Я звонила ему вчера. — Мои глаза остановились на Конни. Я понизила голос. — Я подумала, что ему надо знать. Чтобы подготовиться. Он сказал, что прилетит с детьми… если возникнет необходимость.
Конни находилась в коме весь понедельник. Полностью опустошенные, вечером мы уехали из госпиталя, по пути к дому Роны купили пиццу, быстро съели ее прямо на кухне и легли спать. Рано утром мы вернулись в больницу.
Весь вторник мы говорили о детстве, обменивались воспоминаниями. Порой пытались подключить Конни к обсуждению наших дел, изредка смеялись, но этот смех звучал как-то натянуто.
Но мы думали, что Конни возражала бы против смеха. Ей понравилось бы, что мы с Роной нашли общий язык после стольких лет непонимания. Мама просила меня присмотреть за Роной. Но мне гораздо больше импонировала мысль присматривать друг за другом, по крайней мере в тот короткий промежуток времени, что мы проводили вместе.
За эти дни я успокоилась. Сидя в маленькой больничной палате, я испытывала странное облегчение. Вот моя мама. Моя сестра. И в ближайшие часы мне никуда не придется бежать и ничего не придется делать. Работа, дети, борьба за право опеки отодвинулись куда-то очень далеко от меня. В той драме, в которую сейчас превратилась моя жизнь, наступил антракт, которым я странным образом наслаждалась.
112 
