очень нудно 
58 
Я краснею – боже, как неловко! Не хотелось показаться такой корыстной.
Но месье де Вильер кладет мне руку на плечо и говорит:
– Нет, нет, я вовсе не смеюсь над тобой. Просто мне очень приятно. Я люблю, когда люди проявляют свою страсть к чему-либо, потому что у меня самого есть страсть. – И он поднимает повыше бокал вина, демонстрируя, в чем состоит его страсть, – на тот случай, если я еще не догадалась.
– Но особенно приятно видеть страсть у молодой особы, – продолжает он. – Многие молодые люди сегодня не интересуются ничем, кроме денег!
Я кидаю встревоженный взгляд в сторону Люка. Потому что если Доминик сказала правду, и он предпочел изучать бизнес вместо медицины, то он – как раз один из тех «молодых людей», о которых говорит его отец.
Но насколько я вижу, Люк не терзается чувством вины.
– Я отведу тебя на чердак, если хочешь взглянуть на это старье, – вызывается он. – Только в прошлом году у нас сильно протекла крыша. Многое наверняка испорчено.
– Не испорчено, – поправляет его месье де Вильер. – Просто немного заплесневело.
По мне так лучше уж заплесневевшая Лилли Пулитцер, чем вообще никакой.
Люк, должно быть, почувствовал мое нетерпение.
– Ладно, пошли, – говорит он со смешком. А отцу добавляет: – Может, вернешься в дом и выпьешь немного кофе? Тебе бы надо протрезветь немного до приезда мамы.
– Твоя мать. – Месье де Вильер округляет глаза. – Да, пожалуй, ты прав.
Вот так и вышло, что через пару минут, поблагодарив старшего месье де Вильера за интереснейшую экскурсию и оставив его возле огромной кухни, я оказываюсь на пыльном, затянутом паутиной чердаке вместе с месье де Вильером-младшим и копаюсь в сундуках со старой одеждой, безуспешно пытаясь скрыть свой восторг.
– О боже! – восклицаю я, открыв первый сундук и обнаружив под китайским чайным сервизом юбку Эмилио Пуччи. – Чьи, твой папа сказал, это вещи? Его матери?
– Трудно сказать, – отвечает Люк. Он осматривает потолочные балки, видимо, выискивая следы новой протечки. – Некоторые сундуки старше меня. Де Вильеры, с прискорбием должен признать, те еще сундучники. Бери все, что понравится.
– Я не могу, – говорю я, а сама тем временем прикладываю юбку к бедрам, проверить, подойдет ли. – Вот взять эту юбку. Да за нее легко можно выручить двести долларов на интернет-бирже. – Я издаю зачарованный вздох и снова ныряю в сундук.
Господи, да ведь я нашла раритет из раритетов – редчайшее платье тигровой раскраски Лилли Пулитцер… с подходящим шейным платком.
– Я не собираюсь заниматься продажей этого добра, – отвечает Люк. – Так что пусть лучше оно достанется тому, кто может это оценить. А это, судя по всему, ты.
– Я серьезно, Люк, – говорю я. При этом склоняюсь к сундуку и выуживаю оттуда немного помятую, но совершенно настоящую голубую бархатную шляпу Джона Фредерикса, – у тебя тут собраны совершенно замечательные вещи. Все, что им нужно, это немного нежности, любви и заботы.
– Очень точное замечание, – Люк разворачивает деревянный стул, усаживается на него верхом и внимательно смотрит на меня. – Это то, что нужно всему Мираку.
– Нет, это место просто сказочное. Вы просто молодцы, что умудрились сохранить его таким.
– Да, это было непросто, – отвечает Люк. – Во времена кризиса 1929 года мой дед потерял практически все, в том числе и урожай того года, из-за засухи. Пришлось продать тогда много земель, чтобы хотя бы заплатить налоги.
– Правда? – я забываю о сундуках и с интересом слушаю Люка.
– Потом была фашистская оккупация. Деду удалось избежать расселения офицеров СС в Мираке: он сказал, что у моего отца инфекционная сенная лихорадка… Никакой лихорадки, конечно, не было, но немцы стали искать другое место. Но все равно годы войны были не лучшими для виноделия.
Я усаживаюсь на крышку сундука рядом с тем, что я только что распотрошила. Подо мной какой-то бугор, но я едва замечаю это.
– Наверное, это странно – владеть местом, у которого такая история, – говорю я. – Особенно если…
– Если что?
– Ну, – неуверенно продолжаю я, – если владение шато – не совсем дело твоей мечты. Доминик что-то говорила насчет того, что ты хочешь стать… э-э… врачом.
– Что? – Он резко выпрямляется, и его глаза становятся непроницаемо-черными. – Когда это она такое сказала?
– Сегодня, – невинно сообщаю я. А в чем, собственно, моя вина?.. Доминик же не сказала, что это секрет. Хотя, учитывая мою натуру, вряд ли это многое изменило бы. – У бассейна. А что, это не так?
58 
