23 
Туман снова раздвинулся, пропустив громадного вороного жеребца. Кося бешеным глазом и сердито фыркая, конь грыз удила, которые являлись единственным предметом упряжи. Седла на жеребце не было, хотя всадник имелся. Очень маленький всадник, похожий на гнома, благодаря накинутому капюшону брезентового дождевика, полностью укрывавшего его от дождя.
Гном откинул капюшон и совершенно по-мальчишечьи присвистнул:
– Ни фига себе! Это и есть моя училка? Па, а она случайно не откинула копыта?
– Мю, перестань. Мы шли всю ночь, почти от самого шоссе.
– Развалюха перевернулась?
– Нет, заглохла... Гм, знакомить вас как-то глупо – но это мисс Килкенни.
– Сложно.
– Ее зовут Морин. Она англичанка, училась вместе с Милли. Она держалась молодцом, но Волк ее напугал. Давай-ка погрузим ее на коня...
– Погоди, па. Так мы не доедем. Забирайся в седло.
Через несколько минут вся компания покинула место исторической встречи. Билл Смит ехал верхом на Бароне, держа перед собой свою дочь, а та, в свою очередь, придерживала перекинутую через седло бездыханную Морин Килкенни, учительницу из города. Мюриель была доброй девочкой и потому полой дождевика прикрывала голые ноги своей учительницы, а другой рукой поддерживала – впрочем, не слишком заботливо – голову Морин.
Громадный серый пес неслышной тенью скользил рядом с жеребцом. Потом сквозь туман вдруг сильно и радостно ударил золотой сноп лучей.
Над прерией встало солнце.
Морин было необыкновенно тепло и хорошо. Ей снился сон, в котором все было сухое. Горячий песок пересыпался под босыми ногами. Сухое сено покрывало ровным ковром необъятную прерию вокруг Морин. Она подносила к губам флягу – но из фляги вместо воды сыпалась какая-то душистая пыльца, и это было замечательно, потому что сухо.
Потом прерия заколыхалась и куда-то делась, а в наступившей темноте чей-то звонкий голосок озабоченно произнес:
– Па, она горячая и сухая. Надо бы дать ей отвара, чтобы пропотела. Как она ухитрилась простудиться?
Странно знакомый и успокаивающий голос, низкий и хрипловатый, ответил:
– Она не росла в прерии, Мю. Она из города. Да и всякий простудился бы, прошлепав босиком столько времени по грязи, под проливным дождем. Плесни-ка в отвар пойла. Из темной бутыли, ты знаешь...
Потом наступила тишина, а потом чьи-то руки удивительно легко и нежно приподняли Морин, а к ее губам прижалось что-то горячее и гладкое. Обжигающая жидкость, пахнущая луговыми травами и еще одним, подозрительно знакомым ароматом оказалась у Морин во рту.
Уже знакомый костер вспыхнул в желудке, и из тьмы соткалось доброжелательное лицо мистера Дженкинса. Усы встопорщились, белоснежные клыки сверкнули в улыбке:
– Считайте себя на небесах, мисс Килкенни! Мировая вещь – наше кукурузное пойло на жженом сахаре!
Морин тут же успокоилась и даже попыталась приоткрыть глаза. Все верно, мистер Дженкинс не наврал. Это небеса. Вот и ангел.
У ангела золотые кудряшки-пружинки и голубые глаза. Пушистые ресницы, алые губки и крылья за спиной.
Ангел хмыкнул и сказал, улыбаясь:
– Смотри-ка, а лежали вы совершенно как дохлая!
Морин вздрогнула и открыла глаза пошире.
Она лежала в теплой и сухой постели. Цветастое индейское одеяло покрывало ее до самого подбородка. Волосы были почти сухими. Подушки под головой – не менее трех штук – были заботливо взбиты.
Прямо напротив кровати жарко горел камин, сложенный из красиво подобранных камней. От камина по комнате расплывалось приятное тепло, запаха дыма совсем не чувствовалось. Сама комната была невелика, но очень уютно и с умом обставлена и украшена. Стены сплошь покрыты индейскими вышитыми покрывалами – такие Морин видела только в Филадельфии, в Этнографическом музее. На некоторых драпировках висели скрещенные томагавки, луки и стрелы, украшенные цветными бусинами и беличьими хвостами. Пол, насколько Морин могла видеть, был устлан шкурами, по всей видимости, волков или койотов.
От камина обернулся высокий широкоплечий мужчина в клетчатой рубахе и вытертых джинсах. Билл Смит.
Морин судорожно дернулась под одеялом, задела собственное бедро рукой... уже целенаправленно ощупала себя...
И едва не застонала. На ней не было абсолютно ничего. Под одеялом лежала совершенно голая Морин Килкенни. И надо полагать, раздевал ее не только златокудрый ангел.
23 
