очень нудно 
210 
Но я— то знал, что одержу победу. А этот красивый парень в роллс-ройсе не знал, что проиграет. Но с ним нужно было поработать. Я заговорил с ним о его работе, и он принялся болтать. Я сделал вид, что все это меня жутко интересует, и он не переставая все нес и нес эту обычную голливудскую ахинею. И тут я заметил, что Дженел начинает нервничать. Она знала, что ее приятель — болван, но не хотела, чтобы я знал, что он болван. Я принялся восхищаться его роллс-ройсом, и парень еще более оживился. Через пять минут я знал о роллс-ройсе гораздо больше, чем мне хотелось. Я про должал расхваливать автомобиль, и потом ввернул старую шутку Дорана, которую Дженел тоже знала, и я повторил ее слово в слово. Я заставил его сказать, сколько стоит автомобиль, а потом заметил:
— Ну, если его купили за такие деньги, он просто обязан брать в рот.
Она эту шутку терпеть не могла.
А парень стал смеяться, все смеялся и смеялся, и наконец вымолвил:
— Ничего более смешного я никогда не слышал.
Лицо Дженел пылало. Она посмотрела на меня, но тут я увидел, что очередь сдвинулась, и мне пришлось занять свое место. Парню я сказал, что был очень рад с ним познакомиться, а Дженел — что приятно было вновь ее увидеть.
Спустя два с половиной часа я вышел из кино и увидел знакомый Мерседес Дженел, припаркованный перед кинотеатром. Я влез в него.
— Привет, Дженел. Как тебе удалось от него избавиться?
— Сукин ты сын.
А я засмеялся и придвинулся к ней, она меня поцеловала, и мы поехали ко мне в отель и провели вместе ночь.
В ту ночь она была очень ласковой. В перерыве между любовными раундами спросила:
— Ты знал, что я приеду к кинотеатру забрать тебя?
И я ответил:
— Да.
И она сказала:
— Ах, ты гад.
Ночь мы провели замечательно, но наутро все было так, будто ничего не было. Мы распрощались.
Она спросила:
— Позвонишь мне?
Я ответил, что, вероятнее всего, не будет времени.
— Не встречаться, просто позвонить, — попросила она.
Я сказал:
— Позвоню.
Я звонил ей, но ее не оказалось дома. Мне ответил автоответчик ее голосом с французским акцентом. Я оставил для нее сообщение, а потом вернулся в Нью-Йорк.
Когда я встретил Дженел последний раз в своей жизни, это произошло совершенно случайно. Я находился в своем номере в отеле Беверли-Хиллз, и у меня оставался целый час времени перед тем как вместе с друзьями пойти пообедать в город, и я не смог побороть импульс и позвонил ей. Она согласилась пойти со мной выпить в бар Ла Дольче Вита, в пяти минутах ходьбы от отеля. Я сразу же пошел туда, а через несколько минут появилась и она. И вот мы сидели в баре за выпивкой и как-то обыденно разговаривали, будто мы всего лишь знакомые. Повернувшись на вертящейся табуретке, чтобы прикурить у бармена, она слегка задела ногой мою штанину, даже не запачкав ее, и сказала:
— Ах, прости.
И это почему-то надорвало мое сердце, и когда, прикурив, она подняла на меня глаза, я попросил:
— Не делай этого.
В глазах у нее заблестели слезы.
В литературе все так и описывается, последние приступы нежности, последние трепыхания умирающего пульса, румянец на щеках за мгновение до смерти. Но тогда я об этом не думал.
Держась за руки, мы из бара пошли ко мне в отель. Я позвонил друзьям и отменил встречу. Мы с Дженел пообедали в номере. Я лег на спину на диван, а она приняла свою любимую позу, подогнув под себя ноги и легла мне на грудь, так что тела наши постоянно соприкасались. В этом положении она могла смотреть сверху вниз на мое лицо и читать в моих глазах, лгу я ей или нет. Она все еще думала, что способна читать по лицу. А из моей позиции, глядя на нее снизу вверх, я видел эту милую линию, где подбородок переходит в шею, и совершенный треугольник ее лица.
Какое-то время мы просто обнимали друг друга, а затем, глубоко заглядывая в мои глаза, она спросила:
— Ты все еще любишь меня?
— Нет, — сказал я. — Но это очень болезненно, когда тебя нет рядом.
Она помолчала, а потом повторила, с особенным нажимом:
— Я серьезно, я абсолютно серьезно. Ты все еще любишь меня?
И я серьезно ответил: «Конечно», и это было правдой, но я сказал так затем, чтобы она поняла, что, хотя я и люблю ее, это не имеет значения, потому что прежними мы никогда уже не будем, и я уже никогда не буду в ее власти. Я увидел по ее лицу, что это ей стало ясно сразу же.
210 
