очень нудно 
40 
Я опять способна, как видите, плакать. – Пани Мира усмехнулась, поднося к глазам платок. – Летом поеду в Болгарию. Каждый год двадцать девятого сентября я запираюсь в своем номере в Албене, выключаю телефон, сажусь вечером на балконе и смотрю на море. И плачу. Только там и только в этот день я способна плакать. Так что, в сущности, я еду туда, чтобы плакать. И получаю утешение, оттого что плачу.
Она вновь села на стул у письменного стола. Обхватила обеими ладонями его кружку с чаем.
– Ой, чай у вас совсем остыл, – сказала она с улыбкой. – Я заварю вам новый.
Он, словно онемев, смотрел на нее. И вдруг протянул руки и ладонями накрыл ее ладони, сжимающие кружку. Он не поднимал голову, чтобы не встречаться с ней взглядом. Потом неожиданно вскочил:
– Я… простите, мне нужно выйти. У меня нет детей, но если бы… я должен выйти. Прошу меня простить… – На пороге он повернулся и произнес: – Я бы хотел, чтобы у меня была такая сестра, как вы. Марцин медленно спускался по скрипучей лестнице, держась за деревянные перила. Вся его воля сосредоточена была на том, чтобы не бежать.
– Не убегать! Это уже прошло. Не убегать… – услышал он свой голос.
Марцин вышел без пиджака и сразу за воротами музея повернул к центру. Он старался идти как можно медленнее. Нигде не останавливался и не оборачивался. Много лет назад, «после Марты», у него была фаза страха, и бегство без оглядки помогало ему смягчить симптомы страха. Как будто, удаляясь от того места, где страх возник в первый раз – хотя он прекрасно понимал, что страх постоянно сидит в нем, – он удалялся от опасности. Это было чисто иррациональное, так как ничто ему не угрожало. Но с той поры его реакцией на любые неординарные впечатления было бегство, словно он копировал свое давнее поведение. Ему казалось, что это давным-давно прошло, что он владеет собой. И вот сегодня выяснилось, что нет.
***
Нигде не останавливаясь, Марцин прошел через весь город. Спустя час с небольшим он вернулся на Львовскую и пошел к музею.
– Пан Марцин! – окликнул его кто-то сзади. – Я не поспеваю за вами.
Он остановился, обернулся. За ним бежала девушка в голубой футболке, с голым животом.
– Простите, что я задерживаю вас, – произнесла она запыхавшимся голосом. – Мы с Шимоном вчера ночью были у вас в музее. Я ищу свою тетрадку. Быть может…
Он не дал ей договорить.
– Вы оставили ее на батарее. Моя сотрудница вчера обнаружила ее и принесла ко мне в кабинет. Я как раз собирался позвонить Шимону, чтобы он сказал об этом вам. – Он взглянул на нее. – Прошу меня простить, что я не позвонил еще вчера. Но вы, пожалуйста, не беспокойтесь. Она лежит у меня в портфеле. А он в шкафу, запертом на ключ. Если вы минутку подождете, я поднимусь наверх и принесу ее вам…
Он уже собирался уходить, но девушка вдруг бросилась ему на шею и поцеловала в щеку.
– Ой, я так беспокоилась! Думала, тетрадка выпала, когда мы с Шимоном ехали на мотоцикле. Сегодня я пешком прошла весь путь. Искала даже в кустах и урнах. Но ее нигде не было. Вы мой спаситель,– прошептала она, коснувшись губами его уха. – Я уж боялась, что не найду ее…
Она поднялась на цыпочки, прижалась к нему. Он чувствовал упругую податливость ее груди, тепло ее тела и жаркое, щекочущее дыхание на ухе и шее. Он тут же вспомнил вчерашний вечер. Двумя руками он взял ее за талию и мягко, медленно отодвинул ее живот от своего. И через секунду подумал, что, наверное, слишком мягко и слишком медленно. А вдруг она почувствовала? Марцин покраснел.
– Ой, простите… Я совсем сошла с ума. – Нервным движением она поправила волосы. – Я так обрадовалась, что даже… поцеловала вас. Простите… Нет, она мне сейчас не нужна. Главное, что она нашлась. – Потом она улыбнулась и спросила: – А можно будет еще раз прийти к вам в музей, когда стемнеет? Заодно я взяла бы свою тетрадь.
– Ну разумеется. Я почти ежедневно задерживаюсь здесь до вечера. Если главные ворота будут заперты, пройдите через калитку со стороны архива. Там, где я ставлю свою машину. У входных дверей слева есть звонок. Я спущусь и открою вам.
Девушка все так же стояла перед ним и не уходила. И вдруг лицо ее посерьезнело.
– А вы… вы тоже слушаете Моцарта? – робко поинтересовалась она, наблюдая за его реакцией.
– Моцарта? – Марцин изобразил удивление. – Последнее время не слишком часто. Наверное, зря. А вот вчера вечером как раз слушал. Но сейчас уже совершенно ничего не помню, – улыбнулся он и дотронулся до ее руки. – Моцарт странно действует на людей. У меня, например, вызывает провалы в памяти. Полнейшую амнезию. А у вас? – спросил он, глядя ей в глаза.
40 
