Глава 1

Едва Олег, справив положенную тризну, вернулся в Алодь, приказал снова позвать к себе волхва. Лучшего из лучших средь тех, что денно и нощно страдали над телом Рюрика.

– Так знаешь ли теперь, от каких причин погиб великий князь?! – начал он разговор, не размениваясь на приветствие, лишь слегка кивнул вошедшему и указал, где сесть.

Тот был ещё не стар на вид, хотя седина обильно осыпала кучерявые волосы и посеребрила бороду. Мощные ладони, кои волхв прижал к груди в знак расположения к правителю, выдавали в нём и опытного знахаря-костоправа. Ростом он был пониже Олега, который к тому же сильно сутулился, и тучен телом.

– Ты первым, князь!

– Садись, мне сподручнее выслушать стоя. И коли буду ходить, внимания на то не обращай. Как твоё имя?

– Мизгирём кличут.

Второй раз волхв не дал себя упрашивать.

– Вы, мурмане, прежде натирали соком этого растения наконечники стрел и копий для охоты на свирепых хищников, – ответил он со знанием дела. – Ромеи зовут сию траву аконитом. На Востоке ею, слышал, даже лечат всевозможные недуги. Но у нас такое знахарство под запретом…

– Я понял, о чём ты, – прервал Олег. – Мне не было резона убивать Рюрика, и тебя я ни в чём не виню. Я хочу знать правду, вот и всё.

– Это волкобой, и от этого яда нет спасения, стоит только промедлить. Мы не успели, и никто бы не успел…

– Как бы ты, коли того желал, убил бы своего врага?

– Отраву делал знаток своего ремесла, – проговорил волхв, оглаживая бороду. – Он в назначенный день луны выкопал растение с корнем. Клубни большие, толстые, как еловые шишки. Потом надо было выдавить сок и смешать его с жиром, наконец тонким слоем покрыть лезвие или остриё. Так яд удержится на железе, прилипнет. Но мигом попадёт в кровь, стоит только полоснуть.

– Князь едва протянул сутки. А сколько бы выдержала женщина или маленький ребёнок?

Мизгирь поглядел на мурманина из-под мохнатых седых бровей, уже догадавшись, к чему клонит князь, о ком вопрошает. Олег столь же испытующе рассматривал волхва сверху вниз.

– Если ты спросишь меня, как бы я потравил ребёнка… – продолжил Мизгирь.

– Годовалого, волхв! Всего лишь годовалого!

Волхв умолк. Дышал тяжело, будто мгновенье назад сам волкобоя испробовал.

– Видел ли ты, как славянские жёнки успокаивают своих ребятишек? – наконец сказал он.

– Укачивают? – спросил Олег.

– Не только. Они крошат хлеб в молоко и отжатый мякиш заворачивают в тряпицу. Это и называется жамкой. Бывает, и двух лет детишки – а сосут с тем же удовольствием, что и груднички.

– Но молоко, Мизгирь?! Оно же сворачивает яд!

– Стало быть, волкобой нужно развести в воде. Слабенько так, чтобы действие было медленным, но верным. Безотказным, – пояснил волхв.

Олег побледнел ещё сильнее и спросил:

– А что в таком случае с матерью приключится?

– Это, княже, зависит от того, насколько молода и здорова.

– Во всём Новгороде не нашлось бы другой крепче её, – выпалил Олег. Осёкся, но всё-таки продолжил: – Моей сестре… и жене усопшего князя не вышло и тридцати пяти. Едвинда была сильна и духом, и телом – таких жён у нас за морем называют валькириями. Ради любви к Рюрику она оставила прежнее мужское ремесло. Моему племяннику только второй год пошёл. Он умер в тот же день, она – на седьмице.

– Прости, князь! Я уже и сам догадался, о ком спрашивал. Но это твоя тайна.

– Теперь, и покуда я не скажу, она и твоя, старик! Ты понял? – Олег поглядел на Мизгиря, но волхв не смутился, очей не отвёл, встретив этот суровый и властный взор.

  31