очень нудно 
49 
Этот день, пацаны, возвестил всем нам начало новой эпохи в ораторском искусстве. Эпохи возрождения убеждения (возрождения, в смысле — после гибели античной школы убеждения)
13-14 июля 1789 года достигли пика идущие уже несколько недель подряд по унавоженному помоями и фекальными массами Парижу стихийные митинги и собрания.
Смысл речей, как и положено для эмоциональных выступлений, не был философски глубок: жалобы на равнодушие властей к судьбам простолюдинов, обвинение дворян в роскошной жизни на костях народных масс, призывы к расправе над "кровопийцами и угнетателями".
Постоянная накачка словесным наркотиком перевела речи выступающих от убеждения к внушению.
А оно, в свою очередь, подавило у голодной и искусанной клопами и вшами биомассы инстинкт самосохранения.
И обезумевшие толпы готовы были теперь и умирать, и убивать одновременно.
Развернулось небывалое по силе народное восстание.
Четырнадцатого июля истошно орущие "Мочи аристократов!" толпы парижан и задрыг из предместий свергли монархию и провозгласили республику на развалинах Бастилии.
Опьянение победой было столь велико, что, не удовлетворившись "свободой, равенством, братством" и прочим тунеядством, победители-голодранцы организовали кровавую мясорубку.
Гильотина заработала.
Полетели в усеянные мухами пахнущие трупным тухляком корзины головы "врагов народа".
Из ораторов этих сумасшедших дней стоит выделить тщедушного адвоката Максимилиана Робеспьера.
До революции он был мелким засранцем, в которого порядочный человек даже плюнуть бы побрезговал.
Революция же востребовала дар этого засранца — умение убеждать кого угодно в чем угодно.
Его речь была наполнена кроме пафоса, еще и рядами псевдологических утверждений, которые, что ценно для той ситуации, всегда завершались призывами к конкретным поступкам.
Толпа жаждала активных физических действий. И она их получила.
Программа, в необходимости последовательного и упорного осуществления которой убеждал парижскую шантрапу Робеспьер, была проста, как потная лысина Лужкова: "Мочите везде! Мочите всегда! Мочите всех!"
С такой простой программой (экономику и социальные реформы — к чертям собачьим!) и блестящей риторической техникой Робеспьер легко стал лидером революции.
Однако, отправив на смерть тысячи французов, Робеспьер сам пал жертвой разыгравшихся ораторских страстей.
Восторженно внимавшие ему пиплы, не получив жратвы и работы, уже через пару недель столь же восторженно внимали уже другим болтунам, кричавшим о необходимости казнить Робеспьера и его озверевшую гоп-компашку.
Гражданские комитеты парижских секций замутили страшенную подлянку против отца французской революции. И после многочасовых прений приняли в ночь на 28 июля обращение к Конвенту, в котором одобряли "спасительные меры, принятые против заговорщиков и изменников", заверяя "в постоянной преданности властям Национального Конвента — единственному центру сплочения истинных республиканцев".
Собрания секций бурными аплодисментами и криками одобрения приветствовало известие о мерах, принятых Конвентом для пресечения "подлой измены" Робеспьера и его братвы.
10 термидора (28 июля) на Гревской площади французской столицы вместе с Максимилианом Робеспьером были гильотированы Сен-Жюст, Кутон и другие "друзья народа" переименованные за одну ночь в "заговорщиков и изменщиков".
Переворот 9 термидора был проведен под лозунгом "борьбы против тирании".
Выступившие против Робеспьера контрики использовали его же собственные опорные и кодовые фразы (они не только во внушении применяются, но и в убеждении, а также в позиционировании).
А казнь неугомонного адвоката была преподнесена народу как "торжество республиканских принципов".
Таким образом, искусство убеждения ко времени первых революций из средневековой служанки богословия превратилось в мощный инструмент управления массами, в могучее средство трансформации жизни общества на всех его уровнях.
Итак.
С падением в большей части Европы оков церковной и сословной власти под воздействием революционных процессов в обществе публичные выступления становятся неотъемлемым атрибутом политической деятельности.
Убеждение прочно входит в повседневную жизнь европейцев.
И к середине XIX века митинги и собрания — и, соответственно, программирование пиплов с помощью приемов убеждения — составляют уже часть мировой культуры, так же как театр или литература. А техника ораторского искусства входит в программы обучения крупнейших университетов.
49 
