Прежде чем Фрэнсис успела отвернуться от окна, она увидела, что темноволосая женщина протянула руки. Вышедший из дома высокий мужчина взял ее руки в свои и нежно поцеловал. Он бережно повел женщину в дом; солнце сверкало в его волосах и отбрасывало тени на его лицо. Итак, лорд Риво вновь принялся совращать женщин, пуская в ход все свое очарование и учтивость.
Фрэнсис с презрением отвернулась от окна.
– Наверное, это было неизбежно. Я понимаю, что вы хотели показать всем, что у вас есть любовница, и я благодарна вам за вашу заботу и великодушие. – Она заставила себя улыбнуться. – Я слышала, что вы хвастались мной всему Лондону.
– Таковы условия нашей сделки, – упрямо повторил Доннингтон. – И эта сделка, надо сказать, односторонняя, не правда ли? Вы получаете стол и кров. Мне нужно, чтобы все знали о вас. Откуда я мог знать, что придет в голову маркизу Риво? Это не человек, а дьявол.
– Да, – кивнула Фрэнсис. – Я имела удовольствие встретиться с маркизом. Он не скрывает своих намерений.
Доннингтон попытался припугнуть ее:
– Я никогда ничего не требовал от вас, но я дал слово – он может забрать все, что пожелает. Если он выберет вас, вы обязаны пойти с ним и выполнять все его требования. Понятно?
– Разумеется, понятно. Хоть я и в большом долгу перед вами за то, что вы дали мне приют, но я никогда не говорила, что готова торговать своим телом для вас.
Лорд Доннингтон покраснел.
– Но вы сделаете это, не так ли?
Фрэнсис видела, как застыло его лицо, и понимала, что у нее нет выхода.
– Вероятно, я должна считать везением то обстоятельство, что привлекла внимание такого влиятельного лорда.
– А разве у вас здесь есть иное будущее? – Лорд Доннингтон съежился в кресле и уронил голову на руки. – Почему он преследует меня? Что, черт побери, я ему сделал?
Она подошла к двери и открыла ее. Лорд Доннингтон не будет защищать ее. Зачем ему это? Истинные причины его поступка, когда он подобрал ее в Дувре, по-прежнему оставались загадкой для Фрэнсис. Чего он достиг? Возможности рассказывать своим лондонским друзьям об экзотической любовнице, к которой так ни разу и не прикоснулся? Эта бессмысленная затея закончилась так же внезапно, как и началась.
– Похоже, это меня преследуют, милорд. Если мне предстоит развлекать ваших друзей на устроенной лордом Риво вечеринке, то я должна принять ванну. Нельзя же допускать, чтобы он зря потратил деньги?
– Вы не знаете, что это за человек! – Лицо Доннингтона стало пепельно-серым. От его следующей фразы Фрэнсис пошатнулась, как от удара. – Лорд Риво обрек на смерть свою последнюю возлюбленную, чтобы спасти свою шкуру.
Фрэнсис с величайшей тщательностью готовилась к предстоящему вечеру. Она провела не меньше часа в своей латунной ванне, бросив в воду соль с легким запахом жасмина. Ее роскошные волосы высохли очень быстро. Она заплела их в косу, а затем взяла шарф из белого муслина с блеском утренней росы, достойный украшать индийскую принцессу, и прикрыла им голову и плечи. Она вытащила из ноздри крошечный золотой «гвоздик» и продела тончайшее золотое колечко. Если ей предстоит играть роль экзотической куртизанки, то она должна одеться соответственно. Возможно, украшение поможет ей обрести чувство уверенности. Она хорошо усвоила преподанный ей урок и не покажет своего страха.
Фрэнсис отступила назад и окинула взглядом свое отражение в зеркале.
На нее нахлынули воспоминания. Они проделали с ней это в самую жару, когда Индия изнывала под немилосердными лучами солнца. За пределами женской половины дома все словно застыло, ожидая, затаив дыхание, нашествия муссона. Когда жара становилась совершенно нестерпимой, так что даже обезьяны делались вялыми и апатичными, где-то в глубине дворца слуги катали по рельсам огромный железный шар. Этот звук, напоминавший раскаты грома, смешивался с непрекращающимся журчанием фонтанов и шелестом огромных матерчатых опахал. Но это не ускоряло прихода долгожданного муссона. Дождя не было, и только наложницы махараджи аплодировали искусной имитации. В один из таких дней, когда золотые рыбки в фонтанах хватали ртом воздух, слуги катали железный шар, чтобы заглушить ее крики, если она будет сопротивляться. Фрэнсис не издала ни звука, когда игла проткнула ей ноздрю.
Она почти не боялась боли, которая оказалась мгновенной. Ее страшила бесповоротность произошедшего. Ничего уже нельзя было изменить или исправить.