280 
Переживания и чувства психотерапевта отражают его глубинные представления о жизни. Например, «стремление терапевта подталкивать человека может исходить из уверенности, что люди лучше «растут», если их подталкивать снаружи. Тревога может появиться у клиента, когда он чувствует, что терапевт убежден, что люди больны и их следует лечить, хочет проделать это с ним. Привычка терапевта быть расслабленным может показывать его веру: лучше уйти с дороги и позволить природе следовать своим курсом. «Желание терапевта контролировать ситуацию может открывать его веру в то, что природа – хаос и ее нужно приручить» (Минделл, с. 26).
Открытие психотерапевтом в себе «своего мира переживаний» и следование ему в процессе психотерапии превращает психотерапевта в художника, создающего полотно как проявление своей внутренней природы, своих переживаний. Джеймс Бьюдженталь (Бьюдженталь, с. 250) пишет, что «большинство зрелых психотерапевтов более художники, чем ремесленники.», причем «искусство – в нем самом, а не в его выразительных средствах» (Бьюдженталь, с. 251).
П. Тиллих (Тиллих и Роджерс, с. 148, 149) не согласен с К. Роджерсом в том, что передача агапе (любви) от психотерапевта клиенту является единственным и главным фактором изменения клиента. Он пишет, что вторым (а может быть и первым) таким фактором является вера, «но не вера в смысле верований, а в смысле связи с предельным», вера «в предельный смысл жизни и абсолютную и безусловную серьезность этого стремления к предельному смыслу жизни».
Таким образом, присутствие психотерапевта в контакте – сложный и многоуровневый феномен, который не сводится к чисто профессиональной роли. Неотъемлемой частью такого присутствия является чисто человеческое присутствие, когда «пациент и психотерапевт – это два человеческих существа, партнеры в тяжелом, опасном и чудесном предприятии…» (Бьюдженталь, с. 245). Второй, субъектный тип присутствия отражает и особый тип мироощущения. Если 3. Фрейд считал «свободу личности почти призрачной» (Мак–Дугалл, с. 13), отстаивая идею Закона, предопределенности, тотального детерминизма, то экзистенциально–гуманистические теоретики видят в человеческой жизни богатство возможностей и Свободу[206]. Если нам как психотерапевтам удается отстоять в себе идею личной свободы, мы можем транслировать ее смыслы нашему клиенту. Такая стратегическая линия психотерапии существенно дополняет психоаналитические представления о технических возможностях формирования (точнее, способствования становлению) зрелого Эго в психотерапии. Зрелость – это, прежде всего, ответственность за себя и за свою жизнь, которая успешно развивается в условиях субъектного присутствия.
Сложности, переживаемые психотерапевтом, его внутренние сомнения и опасения, емко представил Дж. Бьюдженталь (Бьюдженталь, с. 257), «быть психотерапевтом – значит быть одиноким кочевником, богом, неудачником, сатаной, чувствовать угрозу, быть предметом страстной любви и ненависти и задавать себе вопросы. Наша работа постоянно расстраивает нас, потому что мы всегда не уверены, постоянно встречаемся с сопротивлением тех, кому хотим помочь, успех наш никогда не бывает полным, а неудачи отчетливы до навязчивости. Самая лучшая работа часто не видна даже тому, с кем она была проделана, и сами мы бесповоротно одиноки в своей работе, даже в том случае, если большую часть времени проводим в чьей–то компании».
Жалоба и запрос клиента
Первоначальное предъявление клиентом проблемы можно определить как «жалобу». В качестве примеров приведем наиболее харатерные типы жалоб. Выделение этих типов жалоб достаточно условно.
1. «Непонятная» жалоба. Вот одна из них: «У меня все не так. Я не могу добиться того, чего хочу. Конечно, это не всегда так. Но когда это так, я чувствую себя несчастным». После такой жалобы так и хочется спросить: «Что Вы имеете в виду?» Жалоба действительно не понятна. Можно только гадать о чем говорит клиент. «Непонятные» жалобы могут проистекать, как минимум, из двух источников: с одной стороны, это осторожность и недоверие клиента к терапевту, а с другой–клиент сам для себя еще не сформулировал проблему, и «непонятная» жалоба – это ее формулировка в первом приближении. Конечно, можно попросить у клиента дополнительную информацию, например: «Что Вы имеете в виду, когда говорите, что бываете несчастным?». Такую реакцию терапевта нельзя квалифицировать как неправильную. Тем не менее, она может напугать клиента, если будет воспринята им как грубый толчок, как давление. А это может произойти в том случае, когда клиент осторожничает и поэтому дает «непонятную» жалобу. Если «непонятная» жалоба является следствием того, что клиент только–только конструирует проблему, то указанная выше реакция психотерапевта может быть очень полезной клиенту. Однако возможно и другое, – клиент таким вопросом подталкивается к интеллектуализированной позиции. В этом варианте клиент превращается в квазиисследователя, который интерпретирует свою жизнь. Клиент не переживает, а рассуждает – он не в опыте, не в эмоциях. Поэтому одна из возможностей работы с «непонятной» жалобой клиента – это просто повторить то, что сказал клиент (режим психотерапевтического зеркала, рефлексивная техника). Если же клиент представил свою жалобу совершенно спокойно, ему можно сказать: «И тем не менее, вы спокойны» (или «У вас хватает мужества быть при этом спокойным»). Если же клиент жаловался, едва сдерживая плач, реакция терапевта может быть: «Я вижу, как вам тяжело – вы чуть не плачете». Приведенные реакции психотерапевта помогают клиенту быть в своих переживаниях, а не выходить из них и рассуждать о них. Следовательно, при «непонятной» жалобе, с нашей точки зрения, следует: 1) поощрять вхождение клиента в эмоциональный процесс; 2) дать возможность клиенту самому «развернуть» собственные смыслы и содержание проблемы.
206
«Идеи индивидуальности, личной свободы… появляются только в «Новом Завете»» (Мак–Дугалл, с. 13).
280 
