очень нудно 
62 
От волнения Харитонов остановился. Из глаз помимо его воли полились слезы. Захотелось снять сапоги, привести себя в порядок, сбросить рыжую бороду, чтобы войти в этот город не измотанным и грязным странником, а младшим матросом Харитоновым, готовым складно доложить о своей жизни и о пройденном пути любому встречному командиру. И он уже было наклонился, чтобы попытаться снять сросшиеся с кожей опухших от долгого пути ног сапоги, но усталость остановила и повела его пьяной походкой дальше по улице вечернего города, и глазел он по сторонам на ходу пьяно-веселым взглядом, каким смотреть может только счастливый человек. Глазел и проникался теплыми добрыми чувствами к живому человеческому миру, прятавшемуся за стеклами окон. Знай эти люди о том, что он идет по этой улице, уставший, голодный, давно немытый, наверняка позвали бы они его к себе, нагрели бы ванну, поставили на плиту кастрюлю с картошкой и взбили бы для него перину, потому что это его страна, страна, объединившая пролетариев всех стран и сделавшая всех братьями, а коли все вокруг – братья, значит, и он им брат.
Но люди не знали об идущем по улице страннике, и никто не звал его к себе, никто не накрывал ему на стол. И продолжал он свой путь, пока не остановился под уличным фонарем, одиноко горевшим и освещавшим кружок булыжниковой мостовой. И, остановившись, увидел он рядом открытую дверь дома. Зашел Харитонов в темное парадное и сразу почувствовал себя уютнее. Присел на деревянные ступеньки и, склонив голову к коленям, обнял их руками и задремал, чтобы с пользой для жизни переждать темноту, наполненную такими узнаваемыми домашними звуками, поскрипыванием половиц, приглушенными и растворившимися в доме голосами.
Ночью его разбудило донесшееся с улицы цоканье копыт. Выглянув, он заметил двух всадников на белых лошадях, одетых в белую форму. Они словно не спеша прогуливались, о чем-то говоря, и голоса их в этой тишине показались настолько громкими, что невозможно было разобрать слова, мгновенно превращающиеся в собственное эхо.
Рассвет еще не наступил, когда со скрипом открылась дверь на втором этаже. «Ну пока», – сказал нежный женский голос.
Деревянные ступеньки затрещали под спешными шагами женщины, лицо которой в предутренней темноте невозможно было рассмотреть. Она чуть не упала, натолкнувшись на сидящего Харитонова. Ойкнула испуганно, бросилась к двери и, распахнув ее, впустив рассеянный свет уличного фонаря, заглянула в парадное. Видимо, Харитонов при свете не показался ей бандитом, и она, оставив дверь открытой, поспешила по своим делам.
Усталость схлынула. Странник поднялся со ступеньки и вышел в открытую дверь.
Город оживал. Одно за другим зажигались в черных деревянных домах окна. По улице, все в одном направлении, шли люди. Каждый шел сам по себе, в одиночку. Каждый целеустремленно спешил. Только топот ног в предутренней тишине звучал над городом. Поток людей, как поток мячей для игры в кегли, выпущенных разными руками, катился к своей невидимой отсюда цели, и каждый в движении своем был независим и не связан с другими. И только Харитонов, стоявший под уличным фонарем, казался странным и чужим, нарушающим своим стоянием это всеобщее движение. И в самом деле возникли в нем, Харитонове, какие-то силы, которые изнутри подталкивали его, призывали стать в строй, присоединиться к этому потоку и так же внешне независимо, не разговаривая ни с кем, двигаться к ожидающей впереди цели. Он и впрямь сделал несколько шагов в том общем направлении, но как раз в это время засветало, и снова застыл он, разглядывая в нарождающемся утреннем свете окружающие его дома.
Волна людей вскоре схлынула, и остался он опять один на улице неведомого ему города. Возникшая тишина вдруг встревожила его, и нарушил он ее своими шагами, направившись следом за ушедшими людьми.
Дома по обе стороны улицы были однообразны и невзрачны. При дневном свете, когда в их окнах не горели лампы, эти дома казались давно покинутыми. От их темных деревянных стен веяло сыростью.
Улица в конце своем раздробилась на два узеньких переулка с точно такими же домами.
Харитонов пошел по правому переулку. Видно, это была еще более древняя часть города, так как стены многих домов были трухлявые, и это можно было различить, не тыкая пальцем, а так, на глаз. На одном из домов странник рассмотрел поржавевшую жестяную табличку: «Проспект Свободы, 5».
Так и шел Харитонов по этому узкому проспекту до конца, потом свернул еще в какой-то закоулок и вдруг от неожиданно обрушившегося сверху вопля сирены чуть не присел. Подскочил под стенку дома, тревожно заглядывая в небо, ожидая вражеских бомбардировщиков. Но небо было чистым, а сирена продолжала оглушать барабанные перепонки. К сирене примешался еще какой-то более слабый шум. Харитонов нервно оглядывался по сторонам.
62 
