250 
Эта женщина — Стефани.
Значит, она не погибла при взрыве. Значит, это не ее хоронили в Лондоне. Не ее оплакивали целый год. Выходит, все это время она жила… впрочем, какая, черт побери, разница, где она все это время жила… не все ли равно? Как бы там ни было, она должна была жить тайком, потому что все считали, что ее уже нет в живых. И вот она здесь собственной персоной, путешествует вместе с Сабриной, живет с ней в одном гостиничном номере, проводит вместе с ней время… Неужели Сабрина так часто за этот год наведывалась в Лондон за тем, чтобы повидать сестру? А затем она вернется в ту жизнь, которую ведет сейчас и о которой он не имеет ни малейшего представления.
А Сабрину она отошлет обратно в Эванстон.
Выходит, им оказалось мало того, что они попытались каждая пожить новой жизнью. Им еще захотелось оставить все, как есть сейчас, до конца. Выходит, обман продолжался.
Он смотрел на Стефани, лицо которой лучилось радостью, пока дети рассказывали ей про аэропорт имени О'Хары в Чикаго, и про аэропорт имени де Голля в Париже, а потом о том, как они летели. Они были настолько поглощены собственными приключениями, что не просили ее рассказать о себе. Они смотрели на нее, но были заняты собственными заботами, и она рисовалась им, словно в тумане. Они по ходу событий подлаживали действительность под себя — если в этом была необходимость.
Я тоже раз так сделал, подумал Гарт. Но больше не собираюсь.
— Знаешь, мам, нам дали такие аккуратные маленькие наборы. Там еще зубная щетка складывается пополам…
— А еще, мам, там была кислородная маска. Кое-кто из пассажиров надел их, когда решил поспать, и вид у них был такой странный!
Гарт с застывшим лицом смотрел на них. Почему она мне ничего не сказала? Если им захотелось оставить все как есть, я бы тоже был не против. Боже милостивый, почему она ничего мне не сказала, чтобы мы вместе во всем разобрались, зарегистрировали наш брак в установленном порядке, жили, не скрывая правды…
Потому, что тогда ей пришлось бы обо всем рассказать детям.
Но мы вместе могли бы это сделать.
Смогли бы?
И что бы мы им сказали?
Что эта женщина, которую они считали матерью, обманула их. Что их настоящая мать в один из сентябрьских дней упорхнула и ее не было целый месяц, пока не погибла… считалось, что погибла… И за все это время она даже не повидалась с детьми, не поговорила с ними. Смогли бы мы все это сказать Пенни и Клиффу?
— А еще расческу и тапочки, они такие смешные. Зачем надевать тапочки в самолете?
— А еще нам дали сборник кроссвордов, и мы заполнили целых шесть!
Конечно, мы могли бы им все рассказать. У нас сильные дети, и если мы отнесемся к ним со всей любовью, на которую способны, может быть, нам удастся как-нибудь помочь им пережить все это. Это лучше, чем жить во лжи. Если бы она сразу обо всем мне рассказала, мы могли бы все уладить и наладить вновь совместную жизнь. А теперь это невозможно. Теперь нас больше ничто не связывает.
Я больше не допущу, чтобы она меня обманывала.
Его тело было так напряжено, словно натянутая проволока, что того и гляди лопнет. Он чувствовал: все тело похолодело. Стиснув зубы, он наблюдал за Стефани и детьми бесстрастным взглядом, хотя в душе у него бушевала буря. Она же на него так ни разу и не взглянула.
Посмотри на меня, черт бы тебя побрал! Посмотри, что ты сделала с нами, со всеми нами… Он сделал размашистый шаг по направлению к ней и увидел, как она тут же отступила в сторону… значит, она ощущает его присутствие, хотя и не подает виду, словно чувствует между ними пространство. Он остановился. Ни к чему устраивать скандал при детях. Во всяком случае, не сейчас. Нужно время, чтобы придумать, как рассказать им о том, чего они еще не знают, о том, как мать и тетка снова и снова обводили их вокруг пальца — раз, другой, третий, причем в последний раз сделали это с особой жестокостью. Он чувствовал, что еще немного, и клокочущая ярость прорвется наружу; ему хотелось вырвать детей из объятий этой женщины и увести их подальше, всячески оберегая их даже от ее вида. Он не двинулся с места. Нет, он подождет, пока они с ней не останутся наедине.
Или пока он не останется наедине с Сабриной.
А где она? Теперь ему было все равно, кто перед ним — Сабрина или Стефани, потому что сейчас, впервые с тех пор, как началась вся эта дурацкая затея, ему предстояло столкнуться с обеими обманщицами сразу.
250 
