очень нудно 
109 
Думал он о погибших контролерах, тела которых так и остались во льду речки Омолой, думал о хороших военных, всегда готовых прийти на помощь, и, конечно, о своем спасителе — человеке-народе Дмитрии Ваплахове. Удивительно было Добрынину, что такой простой, но честный человек, как он сам, смог, прибыв в чужое и чуждое по своей погоде место, навести в нем справедливый порядок, и хотя был он уверен, что справедливость, созданная им, еще далеко не полная, но то, что это все-таки была справедливость, — его радовало сильно и искренне.
«Враг коварен, — думал он, — и готов на все!» И мысль эта прямо во время полета закаляла сознание народного .контролера, и начинал он понимать, как тяжело придется ему в жизни, особенно если жизнь его будет от начала до последнего конца посвящена служению своей великой Родине.
И вот так, думая о вещах, далеких от этого полета, по-, смотрел Добрынин в иллюминатор с тем, чтобы дотянуться взглядом до родной Советской страны.
Самолет пролетал над жизнью: над природой, разбросанной пятнами лесов и квадратами полей по бескрайней тверди, прожиленной водяными лентами рек и зеркалами озер; над городами и стройками, над дорогами. И понравилось Добрынину смотреть вниз, скользить, не поворачивая головы, взглядом по цветастой земляной столешнице. Воспылал он изнутри чувством сильным, как броня танка, чувством, способным командовать не только его умом, но и телом. И пришло с этим чувством совсем новое понимание смысла своей жизни. А внизу, туда же, куда летел грязнозеленый бомбардировщик, ехал необычный состав, ведомый двумя сцепленными паровозами. Состоял состав из ярких красных цистерн большого размера, и было в нем цистерн этих такое количество, что и не сосчитать сразу. А из-за того, что ехал состав в том же направлении, хоть и медленнее, получалось некоторое время, что летел самолет прямо над цистернами, и очень заинтересовало это Добрынина, глядевшего вниз и радовавшегося в мыслях за такую видимую и ощутимую индустриализацию Родины.
Насмотревшись вдоволь, достал Добрынин из котомки заветную книжку, подаренную ему в Кремле, открыл начало третьего рассказа и, потерев ладони для сосредоточения, принялся читать.
И вдруг на, казалось бы, самом интересном месте самолет тряхнуло с такой силой, что слетел Добрынин с сиденья и оказался на железном полу. Страшно стало так, как еще ни разу не бывало. Посмотрел народный контролер вперед, туда, где летчик сидел, и увидел он выглядывавшую из-за высокой спинки пилотского сидения шлемоносную голову летчика. Так как новых толчков не последовало, приподнялся народный контролер, дотянулся до своего сидения и осторожно, словно было оно заминировано, вскарабкался на него и тут же снова прильнул к иллюминатору.
Внизу все так же продолжалась цветастая земля, и ничего необычного не было, за исключением шедшего наперерез полету по железной дороге еще одного длинного как красный дождевой червяк состава цистерн, ведомого двойной паровозной сцепкой.
Состав этот, перерезавший зелень и коричневость земли красной линией, отвлек внимание Добрынина от непонятного и неприятного происшествия, и, медленно поворачивая голову назад вследствие движения самолета вперед, залюбовался Добрынин ездящими по земле достижениями человеческого разума.
И тут снова тряхнуло, но послабее, и в этот раз удержался Павел Александрович на сидений, крепко вцепившись в него руками.
Самолет закачался, словно летчик решил машинисту поезда крыльями помахать в знак чего-то.
Пришедший в себя Добрынин, дождавшись, когда уехал в неведомую даль красный состав, прошел к пилоту и спросил его прямо:
— Мотор что ли?
Пилот не сразу услышал вопрос — был он занят штурвалом, да и шлем не пропускал в уши лишние звуки. Но все-таки ощутив боковым зрением присутствие человека, он стянул с себя шлем и на повторенный Добрыниным вопрос ответил так:
— Да нет, все в порядке, товарищ Добрынин. Просто попали в полосу метеоритного дождя. Но проскочили. Можно сказать повезло!
— А что это за дождь такой? — поинтересовался Павел Александрович.
— Это из космоса идет, — задумчиво ответил летчик. — Ученые писали, будто это осколки камня и железа, отколовшиеся в свое время от звезд и планет.
— Так они что, яркие? Раз они от звезд-то?
— Да нет, — сказал летчик решительным голосом. — Они ж потухшие. Это ж все равно, что человек, отколовшийся от массы. В массе — он вместе с остальными светится, созидает, строит, а отколовшись, ничего не может и по этой причине тухнет. Я вот поэзию люблю читать, так там много об этом.
109 
