129 
— Пьянь и паразит! — после паузы твердо выговорил Евсюков.
— Почему паразит? — вырвалось у Марка.
— Почему паразит? — удивленно приподнял брови Евсюков. — Потому, что на птице паразитируешь, на попугае! Что ты такое без птицы? А? Кому ты нужен без птицы?!
Марку стало очень плохо. Он поднялся из-за стола, чуть не уронив при этом стул.
— Товарищ Иванов, товарищ Иванов! — кудахтала Клавдия Степановна.
— Сядь! — рявкнул на нее супруг. — Пусть идет, попугайщик!
Не чувствуя под собою ног, Марк вернулся в свой номер, сел на плетеный стул и заплакал. Было ему очень плохо. Выпитое вино висело в голове цветным туманом.
В дверь постучали. Марк не ответил, но дверь открылась. Вошла Клавдия Степановна, присела возле него на корточки.
— Пожалуйста, вы не обижайтесь на него! — просила она. — Он — неплохой человек, только несдержанный. Он ведь работяга, у него производственный невроз уже пять лет. А так он хороший, он со Стахановым дружит, в шахту к нему спускался и даже пробовал уголь вырубать… Вы поймите, это характер у него такой…
Она гладила Марка по голове, ероша его короткие черные волосы.
— Ну, пожалуйста, успокойтесь! — просила она. Когда Клавдия Степановна вышла, Марк поднялся, хотел закрыть за ней двери на замок, но тут вспомнил, что двери в доме отдыха не закрываются. И снова опустился на плетеный стул. Вино из головы уже уходило. Оставалась глубокая обида.
И не хотелось быть одному.
Вышел на балкон — проверил, есть ли что кушать Кузьме. Заглянул на соседний балкон —сейчас Марк был бы не против поговорить с поэтом Вячеславиным. Но там было тихо.
Умыв лицо, Марк взял клетку с Кузьмой и направился к морю, однако до пляжа не дошел — уселся на маленьком утесике, где со вкусом была поставлена беседка.
— Не уважают нас, — сказал Марк, глядя на птицу. — Никому мы с тобой не нужны…
И снова захотелось плакать, но в этот раз Марк сдержал слезы.
Вечером, перед ужином, Иванов поделился своей обидой с Вячеславиным. Они сидели в номере у поэта — в такой же маленькой, но уютной комнатке. Пили портвейн. То, что произошло с Марком в номере у Евсюковых, поэт нашел очень символичным. Потом разговор ушел в какие-то исторические дебри, но Марк не желал менять тему. Он слушал голос, голос человека, который сочувствовал ему и, казалось, понимал его. Тем более, что занимались они близким трудом.
Когда радиоузел напомнил об ужине, поэт предложил Марку пересесть в столовой за его столик. Он, как оказалось, тоже прямо за обедом пару дней назад рассорился со своими соседями, и они сами отсели куда-то, в другой угол столовой.
К вечеру Марк окончательно успокоился. Вернувшись в номер, он раскрыл книгу, подаренную поэтом, прочитал выборочно около двух десятков произведений и решил, что в будущем они пригодятся. Были там и такие нужные порою — тематические стихи: о труде железнодорожников и стрелочников, о поварах, о производстве сахара.
До окончания отпуска оставалась еще неделя.
Марк проводил ее в компании поэта. Прежних соседей по столику он избегал — даже Валтузова, который был в общем-то ни при чем. К этому времени Марк посетил еще несколько полезных Лекций для отдыхающих. Чуть было не познакомился с одной очаровательной женщиной. Но здесь он сам себя остановил: что проку потратить неделю на знакомство, а потом переживать разлуку и прочие чувства?
За три дня до отъезда они втроем с поэтом и Кузьмой загорали на пляже. И поэт, и Марк уже имели право гордиться своим загаром — этим внешним признаком улучшения здоровья. Говорили они в этот раз о творческом труде, о командировках, во время которых Вячеславину приходилось входить в образы и проблемы представителей различных профессий. О том, как иногда было трудно потом выйти из этих образов и проблем. Особенно трудно было поэту выйти из образа одного известного хирурга, фамилия которого была Бакулев.
Вдруг разговор их прервал какой-то грохот и последовавший за ним крик, к которому тотчас присоединились несколько голосов.
Среди слов, составлявших крик, часто повторялось «Врача! Врача!».
Марк и Вячеславин подскочили и, не одеваясь, в черных плавательных шортах, побежали наверх, туда, где что-то произошло.
Подбежав к площадке перед главным корпусом дома отдыха, Марк и поэт увидели множество каменных обломков и среди них изломанное, неестественно лежавшее лицом к земле мужское тело.
— Я ему кричал, я ему кричал! — захлебываясь от волнения, рассказывал стоявшему тут, бледному как бумага, директору дома отдыха один из отдыхающих. — А он все равно вылез на крышу, потом слез на портик к этим статуям и стал их рассматривать и щупать… А когда дошел до последней, до «колхозницы», споткнулся, обхватил ее, чтобы не упасть, и вместе с нею… вниз!.. И так не отпустил ее!
129 
