очень нудно 
64 
Вспоминая свой разговор с Шерлоком по дороге домой, Джек невольно восхитился выдержкой этого человека. Покачав головой, он воскликнул:
— Ну и изворотлив же, сукин сын! Ему почти удалось провести меня!
Джек что-то насвистывал. Мери, прятавшаяся в саду от мистера Поппо и ему подобных, услышала свист, но не знала, радоваться ей или плакать.
Если Джек счастлив, то и она должна быть счастлива. Но что сделало Джека счастливым? Наверное, то, что вовсе не обрадовало бы ее. Особенно если учесть, что он явно избегает ее вот уже два дня.
Она стояла на коленях, яростно выдергивая сорняки, которые посмели вырасти вокруг розовых кустов вдоль дорожки. Если Джек захочет, он найдет ее, сама она не станет стараться, чтобы он ее обнаружил.
По обе стороны дорожки на скамейках расположились Клуни и Клэнси. Клэнси спал, даже храпел во сне. Клуни лежал, облокотившись на руку, и смотрел, как работает его дорогая Мери. Приятное занятие — наблюдать, как другие работают.
Когда свист стал приближаться, а Мери сжалась и еще ниже склонилась к земле, Клуни сел и стал будить Клэнси.
— Эй, Клэнси, проснись. Мальчик вернулся домой и, судя по свисту, идет именно по этой дорожке. Это наш шанс.
— Джек? Джек приехал? — встрепенулся Клэнси и, открыв глаза, потянулся. Потом поплыл вверх и уселся на ветку, с которой ему лучше был виден сад.
— А-а, вон он. Идет сюда. Оставим их наедине и будем надеяться, что они сами справятся. А уж если нет…
— Если нет, то я знаю, что делать, — усмехнулся Клуни. У него был свой план, который Клэнси назвал блестящим. А у такого, как Клэнси, не так-то просто добиться одобрения!
Свист все приближался, хотя его направление оставалось неясным. Мери не без труда выдернула сорняк с длинным корнем и, довольная собой, бросила его через плечо.
— Такое приветствие я вряд ли скоро забуду, — послышался голос Джека. Мери быстро обернулась и увидела, что он рассматривает растение, стирая грязь со щеки. — Знаешь, Мери, некоторые люди говорят «Привет!». Или «Добрый день», или «Как приятно вас видеть». Такие простые и понятные слова. Я в растерянности, Мери. Что означает сорняк, брошенный в лицо?
Мери поднялась с колен и вытерла руки о фартук. Джек тоже был одет довольно просто: в бриджах и белой рубашке с отложным воротником. Но только он выглядел очень красивым, а она была похожа на кухонную замарашку.
— Это означает, — осторожно начала она, — что если ты хочешь ко мне присоединиться, можешь это сделать на свой страх и риск. Я не хотела… правда. — Она запнулась, хотя ее улыбка становилась все шире. — У тебя за левым ухом остался листик. Я сомневалась, говорить ли тебе об этом. Вдруг это теперь модно.
— Шутишь? — Джек убрал лист. — Вспоминаю, как Алоизиус говаривал в детстве, что в моих волосах совьют гнездо птицы. Я всегда приходил на урок грязный, в волосах было полно всяких сучков. Ты помнишь, Мери?
Неужели нет? Из его вихров всегда торчала то солома, то травинки, то сено. Они тогда бродили по горам и полям, не обращая внимания ни на одежду, ни на то, как выглядят, и, уж конечно, ни на то, что о них могут сказать. Валялись в траве, играя и щекоча друг друга. Джек очень боялся щекотки. Его трудно было свалить на землю, но если Мери это удавалось, она садилась на него верхом, и он тут же просил у нее пощады. У него было место чуть повыше талии, которое…
Мери наклонила голову, чувствуя, как краснеет.
— Мери? Что случилось?
Она закусила нижнюю губу и покачала головой. Она сидела на нем верхом! Да, но тогда они были детьми. Во всяком случае, она была ребенком. И приставала к нему с детскими играми. Даже когда Джек начал от нее прятаться, сбегал с Киппом в деревенскую таверну, гулял с деревенскими девушками, которых она всем сердцем ненавидела.
— Какая же я, должно быть, была чума, Джек, — сказала она, подняв на него полные слез глаза. — Как ты, наверное, мучился. Прости меня.
— Ты была неисправима. — Он явно ее поддразнивал. — Неужели ты веришь в то, что я жалею хотя бы об одной минуте нашей жизни, когда мы были вместе? Ты была моим другом, моей сестрой, моей семьей, наконец. И ты, возможно, была единственной причиной того, что я оставался в Колтрейн-Хаусе, а не убежал из дома с цыганским табором или с кем-нибудь еще. Ты — чума? Ты — мучение? Да я бы не выжил без тебя.
— Честно? — И почему только его слова так много значат для нее?
Она сделала шаг вперед, бессознательно желая быть к нему ближе… и тут Клэнси заорал:
64 
