очень нудно 
124 
А огни на левом берегу мерцают. Ветер с края холма срывается. Если прислушаться, то есть от мыслей своих отвлечься, то сразу его гудение заметным станет. И удивительно – в ветре, хоть и не теплом, нет ничего от зимы, словно действительно ушла она, словно столкнул ее ветер с киевского холма власти, освобождая место для уже близкого весеннего тепла.
Замер так Егор, глядя перед собой в ночную равнину левобережья. Замер, но перед этим воротник своего кожаного пальто поднял. Коснулся его ушей немного колючий стриженый мех воротника. Ветер тише стал.
А внизу, за Днепром, огни, словно волшебные, мерцают. И какой-то далекий тонкий звук оттуда доносится. Тонкий-тонкий, как струна скрипочки, по которой смычок, едва касаясь, двигается.
Удивился Егор, уловив слухом этот звук. Может, ветер себе свистульку в проводах или в другом месте нашел? Оглянулся опять, но звук, словно в прятки решив поиграть, исчез. Обычное гудение ветра. Забыл о нем Егор. Время до смены теперь быстро пройдет. А потом, в восемь утра, сдаст он свою рацию и сначала к маме в Кодру, а потом – в Липовку поедет, к Ирине. Если маме неплохо, то как раз можно Александру-батьковну, маму Иры, к его маме отвезти. Пусть порассказывает о себе да о дочке. Мама ведь все слышит и понимает, а иногда и сказать слово-другое может!
Время к пяти двигалось. Бодриться Егору все труднее было. Теперь, чтобы не поддаться усталости, повернулся он к ветру лицом. Глаза закрыл. Постоял так недолго и пошел к улице, ветру навстречу. Напротив центрального входа в Парламент остановился. Послышался ему треск какой-то. Подошел он к железному заборчику, к которому, казалось, уже навечно картонки да фанерки от транспарантов с антинатовскими лозунгами прикручены были. Рядом, за заборчиком, палатка одноместная, закрытая. Внутри – никого. Это утром сюда старушка с термосом придет, а за ней следом и старички-коммунисты подтянутся. Будут свою твердую позицию выражать. Дальше уже деревья да кусты. Деревья не старые, просматривается все хорошо. И не видно никого.
Снова отправился Егор по аллее в сторону бокового арочного входа. Дошел до кованой арки, развернулся и назад зашагал. И увидел, как по площадке перед Парламентом фигура человеческая пробежала. Пробежала неслышно, гудение ветра все другие звуки заглушает.
Ускорил Егор шаг. Выскочил на площадку. Никого. И только снова звук этот тонкий, как от скрипичной струны. Вышел Егор на Грушевского – ни машин, ни людей. Все пугает своей непредсказуемой неподвижностью.
«Если б кто-то бежал, шаги бы услышал, – подумал озадаченный Егор. – Значит, где-то прячется…»
– Четвертый, четвертый, – проговорил он в рацию. – Только что кто-то пробежал. Кажется, ушел в твою сторону.
– Понял, – ответил четвертый. – Иду смотреть.
Вернулся Егор на площадку и услышал снова уже знакомый тонкий звук. Только теперь был он выразительнее. Осмотрелся вокруг и остановил взгляд на ступеньках перед входом. Показались они Егору неровными, словно поверх одной ступеньки что-то сверху положили.
Подошел и обомлел. На пороге под самой дверью лежал сверток из одеяла. Лежал и плакал.
Наклонился Егор. Поднял сверток на руки, приоткрыл кончик одеяльного конверта и увидел маленькое младенческое личико покрасневшее и ротик открытый и плачущий, только плачущий как-то негромко, словно понимает ребеночек, что плачет зря, что никто его не услышит.
– Четвертый, – проговорил Егор в рацию отстраненным голосом. – Не ищи!
– Не понял?! – сказал четвертый.
– Не ищи, – повторил Егор. – Опять младенца подбросили…
– Что, крутим по инструкции? – спросил четвертый.
Егор медлил с ответом. Он всмотрелся в крошечное личико, выражающее каждым миллиметром кожи свое несчастье. Не вязалось тут как-то сухое и холодное слово «инструкция» с этим подброшенным малышом.
– Нет, – наконец проговорил Егор в рацию. – Я знаю, куда его…
– Пятый, не глупи!
– Я серьезно.
– Тогда ты мне ничего не сообщал и я ничего не знаю.
– Понял, – сказал Егор.
После этого отнес он малыша к своей машине. Двигатель завел, печку включил. Завернутого в одеяльце мышиного цвета малыша на соседнее с водительским сиденье положил. И понял, что не плачет больше малыш. Молчит.
Поднес Егор к ротику малыша ладонь и тут же кожей теплое дыхание почувствовал.
– Поспи еще часок, – прошептал, – я к тебе сюда еще наведаюсь, а потом домой поедем!
124 
