91

Киевская область. Макаровский район. Село Липовка

Перед тем как нажать на кнопку звонка, Илько Петрович не меньше минуты задумчиво смотрел на прибитую к двери подкову.

– Сказать им? Не сказать? – спросил он сам себя и пожал плечами.

На прозвучавший звонок в коридор заспешила Александра Васильевна.

– Ой, что ж вы рано так! – вырвалось у нее при виде знакомого кругленького лица университетского профессора.

– Да у нас заседание кафедры на завтра перенесли, – начал было оправдываться он. Начал и не продолжил. Подумал: «А чего это я должен ей все объяснять!»

Но Александра-батьковна и не ждала никаких пояснений.

– Вы на кухню проходьте! Кофе будете? Я вам с пеночкой наколочу!

Илько Петрович дубленку в коридоре на крючке оставил. Посмотрел на свои сапоги задумчиво. Вспомнил, что носки на ногах новенькие, житомирской носочной фабрики – сам десять штук по три гривны в подземном переходе возле станции метро «Университет» купил. Разулся и, не найдя взглядом гостевых тапочек, прошел прямо в серых носках, черном костюме и белой рубашке с желтым галстуком на кухню.

Александра Васильевна чашку в мойке мыла. Под чайником газовая конфорка горела. На столе – неоткрытая стеклянная банка растворимого кофе.

В памяти Илька Петровича аукнулось только что услышанное «я вам кофе наколочу». Сказал бы ему кто-нибудь в Киеве такое, он бы им лекцию о чистоте речи прочел. А тут, в селе, прозвучало оно из уст пожилой женщины так естественно и нормально! И увидел он за этими словами весь процесс, немудреный и конкретный. Вот возьмет она чашку, бросит в нее две-три ложки растворимого кофе, сыпнёт ложечку-другую сахару, капнет кипятка, чтобы кашица кофейная завязалась. И начнет ложечкой эту кашицу колотить, пока та не потеряет свой темно-коричневый колер и не приобретет цвет каппуччино.

Вздохнул Илько Петрович.

«Нет смысла воевать с этим», – подумал.

А через пару минут, когда эмалированный синий чайник, украшенный крупными нарисованными ромашками, из носика струю пара пустил, насыпала Александра Васильевна в большую фаянсовую кружку сахара и кофе, кипятка накапала и – точь-в-точь, как Илько Петрович только что себе представил, принялась ему кофе колотить.

Вспомнил тут гость, что в первый раз она ему молотый кофе в чашке запаривала. А теперь вот другим кофе угощает. Почему?

Вопрос у гостя возник, но задавать он его не стал. Он ведь сюда за молоком для малыша приехал, а не кофейные традиции украинского села изучать!

«Кофейные традиции украинского села!» – повторил он более размеренно только что промелькнувшую мысль. – Надо записать! Дать студенту задание… Вот, хотя бы Серафимчуку. Дать ему этот адрес. Пусть приедет, интервью у нее возьмет, по другим старушкам и дедам походит… Нет, сюда его не надо! А то узнает случайно, что тут кормилица профессорского малыша живет! За его спиной в университете и так шепчутся, мол, старый профессор на своей молоденькой студентке женился. Да еще и на отстающей по причине слабого здоровья. Нет, нельзя никого в личную жизнь пускать. Особенно этих сообразительных студентов типа Серафимчука!

Кофе, «наколоченный» Александрой Васильевной, пришелся Ильку Петровичу по вкусу. Хотя ни одному из своих знакомых он бы в этом не признался. По рангу и статусу ему должен нравиться эспрессо или эспрессо-макиято. Но здесь за его лицом и за содержанием фаянсовой кружки никто не следил. Поэтому по мере опустошения кружки на лице все яснее прочитывалось получаемое гостем удовольствие.

  143