очень нудно 
34 
– Печальный упадок, – сказал Дон Сантелли, окидывая взглядом дом. – Но туалеты в порядке, как и освещение, а местное привидение не слишком враждебно настроено.
– Привидение? – спросила Анна.
– Адольф Свейн, банкир. Он построил этот, дом. Мы думаем, он недоволен тем, что видит хиппи в своем особняке, поэтому заставляет отваливаться то тут, то там куски потолка, а раковины засоряться; и половицы могут провалиться под ногами, когда ты о чем-то задумался. Ступать осторожно и легко – правило номер один. Правило номер два – не выглядеть испуганно. Кажется, с этим у тебя проблемы.
Она метнула на него взгляд.
– Почему?
– Ты знаешь, почему. Чего ты боишься? Что кто-нибудь тебя найдет? Или что тебя никто не найдет?
– Это мое дело.
– Ну, я ведь спросил по-дружески. – Он обнял ее за плечи. – Все проходят через это, попадая сюда. – Анна отшатнулась от него. – Извини, – сказал он. И сделал нарочито большой шаг назад.
? Думаю, нам следует представиться друг другу по всей форме; потом, может быть, мы и подружимся. Дон Сантелли. Кажется, при встрече я не говорил этого. Обычно, мы не придаем значения фамилиям. Я твоей тоже не спросил.
– Анна Гарнетт.
– Гарнетт[3]. Мне нравится. Это вроде бы драгоценный камень, да?
?Да. Вроде. – Это была фамилия ее матери до замужества; теперь Анна взяла ее себе. Анна Четем исчезла где-то между Чикаго и Сан-Франциско. Теперь она была Анной Гарнетт и останется ею до конца жизни.
– Ну вот, теперь мы знакомы, – сказал Дон. – Хочешь есть?
Она кивнула.
– Посмотрим, что здесь найдется.
Он был высоким и тонким, с черными волосами, стянутыми в конский хвост на затылке, с глазами навыкате, с быстрой улыбкой и россыпью прыщей на лбу. И уже два года жил в Хейт Эшбери, то в одном доме, то в другом с разными людьми.
– Ищу место, где я мог бы хорошо себя чувствовать, – рассказывал он, вынимая из холодильника пластмассовые коробки и накладывая овощи на тарелку. – Кажется, теперь нашел; здесь много хороших людей. Хлеб, – пробормотал он и отрезал толстый ломоть от диетической бутылки. – Сок, – наполнил стакан и поставил все перед Анной. – Ешь и отдыхай. У тебя нет других дел, как только быть счастливой.
– Мне нужна работа. Я не могу ничего сделать, пока не найду работу.
– Прикуси язык, Анна. Здесь это поганое слово не произносят. Мы пришли сюда, чтобы избавиться от всего этого. Работа – это для батраков.
– Но...
– А теперь послушай. Единственное, что нужно делать – это собирать каждый месяц продовольственные талоны. Если они есть, ты плюешь на всякую там работу, на твои нужды тебе хватит. Плата – двадцать пять баксов в месяц с человека, с питанием дороже, где-то пятьдесят, одежда у тебя есть, так ведь? Так что же тебе еще нужно?
Анна пристально посмотрела на него.
– Но все работают.
– Но не здесь. Ты говоришь об этом ужасном месте, из которого вырвалась. Здесь ты занимаешься тем, что тебе нравится. Познаешь себя и узнаешь, что же на самом деле важно в жизни. Тебе не нравится еда?
– Ну, не найдется ли какого-нибудь мяса или чего-нибудь...
– Я такое дерьмо не ем, – любезно ответил он. – Я убежденный вегетарианец. Но здесь у нас проблем нет, никому нет никакого дела до того, что ты делаешь, пока ты не пытаешься обратить других в свою веру, и заботишься о самом себе. Сегодня сделаем ради тебя исключение. У Барби есть баночка тунца, она не будет иметь ничего против, если я тебе дам немного, чтобы помочь почувствовать себя здесь, как дома. Когда-нибудь вернешь ей, ладно? – он открыл банку консервов и вытряхнул рыбу на тарелку Анны. – Нормально?
Она кивнула.
– Спасибо. Если ты не работаешь, то ходишь в школу?
– Нет, это неинтересно. Я отвратительный студент; ненавижу, когда мне говорят, что есть только один правильный путь, и я цепенею на экзаменах и тестах. Отец предлагал мне сотню баксов за каждое «отлично» в моей учетной карточке. Я сказал ему, что это жалкие гроши.
– Почему?
– Потому что каждое «отлично» должно было стоить восемь – девять тысяч. Потому что я ведь работал, верно? А сотня баксов за «отлично» – это же гораздо ниже минимальной заработной платы, если представить себе время, проведенное в школе и домашнюю работу. Я был совершенно разочарован этим типично капиталистическим поступком отца, который попытался лишить меня достойного уровня жизни; и потом им с матерью не нравилась моя прическа или одежда, или друзья или что я курю марихуану, или что не рассказываю о своих делах. А мне не нравилось, как осторожно они относятся к своей жизни, все планируют прежде чем пошевелиться, чтобы знать конец действия до его начала. Мне же хотелось романтики, тайны и неожиданной страсти. Поэтому у нас происходили всякие кризисы, много криков и слез, вот я и ушел и оказался здесь. Я играю на гитаре на углах улиц, разговариваю с прохожими и учу их лучше относиться к самим себе. Жизнь – это обуза для большинства людей, но не для меня. Я лежу на солнышке и принимаю каждый день таким, как он есть, я никогда не знаю, что случится завтра. Такой и должна быть жизнь. Давай найдем место, где ты будешь спать. Наверное, лучше всего на третьем этаже, меньше народа. Здесь наверху нет ванных комнат, но есть две на втором и одна на первом, а договориться с ребятами всегда можно.
34 
