Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
128 
И ведь именно что по западным! Именно по либеральным западным образцам становится богемный поэт лидером националистической партии — это такой авангардный западный шаг. Именно по западным лекалам идет рекламная кампания национализма. Именно на западный манер сделались оппозицией вчерашние маршалы и партийцы, и в их мрачных пьяных сходках было что-то от собрания венты карбонариев. И надо было вдоволь начитаться западной литературы фэнтези, чтобы найти удовольствие в диких сказах о рунических письменах, премордиальном братстве и прочей мутной эзотерике.
У прыщавых юнцов образовались благолепные шаманы, ведуны и кудесники. Они объясняли молодой поросли значение рун и начертание славянской судьбы, проповедовали судьбоносное значение евразийства, читали провиденциальные труды Хаусхофера и Макиндера (геополитика сделалась модной наукой), рассказывали о великой «серединной земле», heartland, в которой концентрируются живые токи Европы. Рассказывали про то, что капитализм и коммунизм не дали свершиться великому плану становления Евразии, рассорили двух евразийских медиумов — Гитлера и Сталина, столкнули лбами атлантические ростовщики два пассионарных народа Европы.
О, разумеется, учителя были умнее и глубже учеников, а иные и совсем хороши — в конце концов, они искали пути спасения Родины, и упрекнуть за это трудно. Но — следуя рецепту Флоренского: «что правильнее: обучать больного медицине или дать лекарство?» — они впихивали в неокрепших отроков такую мешанину из ультра национальной атрибутики, что сводили юношей с ума. И если спросить: нарочно ли вместо классического исторического образования детям давали это варево из тантрических текстов, имперской тоски, Третьего пути — то внятного ответа не получишь.
И слушали юнцы, — те неудачники, что не пробились в менеджеры среднего звена, а так и работают уборщиками в Макдональдсах, — слушали байки о сакральном величии своей нации, о людях «долгой воли». И пустили этот термин Юлиуса Эволы «люди долгой воли», в знак того, что мы ждем своего часа, терпения у нас хватит. Перетерпим власть атлантического капитала, а потом — ух! Развернемся во всей своей традиционалистской, пассионарной, эзотерической мощи! И слов загадочно-значительных напустили для юношества — так, брошюра одного из идеологов евразийства снабжена была анонсом: «философский метафизический компендиум экстраординарных откровений запредельного знания». Ахнешь — да и прильнешь к брошюре.
И обратились к великому эзотерическому откровению фашизма, и увидали в нем надежный Третий путь.
Когда либеральная толпа 93-го года скандировала «Фашизм не пройдет!», она совсем не тех персонажей боялась, кого следовало бояться. Те, вчерашние работяги, возжелавшие процента с прибыли богачей, — они фашистами нимало не были, они и про «консервативную революцию» ничего не слышали, и про теорию элит не понимали. Это была просто толпа — и интеллигенты испугались толпы. Тем временем идеалы фашизма пестовались поодаль, бережно хранились, в ожидании, пока интеллигенция не оттолкнет народ, не предаст его. И куда прикажете податься бедному народу — вся вина которого состоит в том лишь, что он народ? Вот тогда национальному движению дорога будет открыта.
И странный эффект социальной растерянности: прежде понятия «национализм» и «национал-патриотизм» вызывали только брезгливость у интеллигентного человека. У отцов живы в памяти кампании против космополитов и дело врачей, а деды — те помнили и погромы. Жива была в памяти война и расовая теория Гитлера, газовые камеры, в которых душили евреев. И стыд был вчера еще силен в обществе — нормальный гражданский стыд за то, что кого-то могут замучить по причине его неверного происхождения. Казалось, эту инъекцию стыда общество получило надолго — но нет, совсем нет! К ним, к ведунам-евразийцам, к диким певцам Пятой Империи Российской, к национал-патриотам потянулись вполне приличные люди — кто из эстетического любопытства, кто а поисках острых ощущений, а кто оттого, что другой оппозиции капиталистической казарме просто нет.
Парадоксальным образом, для того чтобы отторгнуть эти явления как анти-гуманистические, явления вопиюще дурного вкуса, исключительно пошлые — надо будет заодно отказаться от многого в свободной культуре Запада, от такого, что уже вошло в обиход современного салона. Особенность мутации состоит в том, что национализм перенял эстетику западного модернизма, он стал авангардом общественного сознания. Чтобы сказать, что поэт, водящий за собой ватагу бритых наголо головорезов, — это гадко, надо также признать, что культовый писатель, фотографирующийся голым с самурайским мечом в руках и устраивающий путч на военной базе, — это тоже довольно противно. Надо будет сказать, что д'Аннунцио и Мисима — это невероятная безвкусица, что Йозеф Бойс — язычник, фашист и дурак, что авангардизм современного мира — это редукция христианского искусства в угоду паганизму. Надо будет сказать, что свободное самовыражение индивида в современном западном обществе — это в большинстве случаев просто развлекательный шум, поскольку этому индивиду выразить совершенно нечего. Надо будет назвать современный авангард тем словом, какое он заслужил, — салонная пошлость. Но ведь так никто сказать не осмеливается, мы живем в мире фетишей. И не приходится жаловаться, что один из фетишей вдруг оказывается нацистским. Он вообще-то обязательно таким окажется — идолы они обычно все таковы. Но неужели можно свалить одного идола, не тронув другого?
128 
