145 
— Хорошо, — сказал я, прикрыв глаза и медленно кивая. — Хорошо. Я тебя понял.
— Я могу доверять тебе, Мэтти, скажи?
— Да.
— Это все, что у меня есть. Скажи мне, что я могу тебе верить. — Он просунул руку сквозь решетку и крепко сжал мое запястье. — Скажи, — прошептал он, и глаза его сузились от злости и беспомощности.
— Ты можешь мне верить, Джек, — сказал я. — Обещаю. Я вытащу тебя отсюда.
Предать друга. Признать, что ты не можешь спасти человека, решив, что лучше спасать свою шкуру, — вот дилемма с которой я столкнулся. Нат Пепис сидел перед входной дверью под зонтиком, защищавшим его от солнечных лучей. Он смотрел, как я иду к конюшням, и голова его слегка качнулась в задумчивости или от приступа боли, когда я проходил мимо. Я развернулся и направился прямо к этому человеку, из–за которого возникло столько неприятностей. Рот у него был стянут проволокой, лицо переливалось всеми цветами радуги, выглядел он действительно ужасно. Я понимал, что бо́льшая часть его ран — просто синяки и ссадины, которые бесследно заживут, но все равно вид у него был довольно плачевный.
— Как вы? — спросил я, прежде чем успел сообразить, что он не может мне ответить. Он что–то промычал, голова дернулась, и я решил, что он хочет, чтобы я исчез. Я пожал плечами — он меня уже не заботил — и пошел своей дорогой, слыша за спиной его неистовое бормотание. Я не знал, то ли он пытается позвать меня, то ли проклинает.
Доминик сидела возле кухни и лущила горох. Услышав шаги, она коротко посмотрела на меня. Я сел на землю с нею рядом и принялся задумчиво перебирать гальку, размышляя, кто из нас заговорит первым, и думаем ли мы об одном и том же.
— Ну так? — в итоге спросила она. — Ты видел его?
— Да.
— И?
— Что — и? — спросил я, раздраженно посмотрев на нее. Волосы у нее были собраны в узел на затылке, а платье с низким вырезом подчеркивало белизну ее шеи. Я вздохнул, злясь на себя, и отбросил камешки.
— И о чем же вы разговаривали? — настойчиво спросила она.
— Ну, он очень встревожен, — признался. — Что и говорить. Это ужасное место. Он понимает, что все потерял. Он в отчаянии.
— Разумеется, но что еще вы обсуждали?
Я помедлил, но тут ощутил ее руку у себя на затылке — она умело давила на все нужные точки, снимая накопившееся напряжение, и это было приятно.
— У него больше трехсот фунтов, — сказал я.
— Триста фунтов? — вскричала она в изумлении — ровно так же, как и я пару часов назад. — Ты серьезно?
— Серьезно.
— Это большие деньги. Только подумай, что он мог бы с ними сделать. Скрыться отсюда. Исчезнуть навсегда. Начать новую жизнь. Любой сможет. Деньги к деньгам. — Я смотрел на нее и думал, не хочет ли она сказать «мы» вместо «он». Никто из нас еще не произнес ни слова, но я понимал, что мы думаем об одном и том же. Наконец она сломалась. — Они ему не помогут, Матье, — решительно заявила она. Я вскочил и принялся мерить шагами двор.
— Так что ты предлагаешь? — спросил я, гневно повысив голос. — Ты считаешь, что мы просто можем взять деньги и сбежать? Оставить его гнить в тюрьме, так?
— Ты ему ничем не поможешь! — закричала она. — Он сам постелил себе постель. И ради бога, потише. Меньше всего нам надо, чтоб сюда кто–то пришел.
Я бы в ярости — я не знал, что мне делать.
— А если я смогу ему помочь? — спросил я — уже тише, но с ненавистью к себе; я не хотел сам принимать решение. — Что если я использую эти деньги, чтобы вытащить его оттуда? Тогда что? Они принадлежат ему, в конце концов. Он их заработал, не я и не ты. Даже если он останется в тюрьме на ближайшие годы, они будут ждать его, когда он выйдет. Он сможет заново наладить свою жизнь.
Она поставила миску с горохом и встала. Подошла ко мне, взяла в руки мое лицо и пристально посмотрела мне в глаза.
— Послушай меня, Матье. — Ее голос был тверд и ровен, в отличие от моего. — Ты ведь уже не ребенок. Ты способен сделать выбор. Но подумай вот о чем: у нас появился шанс. У тебя, меня, у Тома. Мы можем получить все, что нам нужно. Мы можем это сделать. Джек не друг тебе. Ты так считаешь, но ты ошибаешься. Ты ему ничего не должен.
Я рассмеялся.
— Это неправда, — сказал я. — Он мой друг. Ты же видела, что он сделал для меня. Он пошел в тюрьму, чтобы я туда не попал. Он не сотворил бы такое с Натом, если бы не заботился обо мне.
— Ты думаешь, он защищал твою честь? — спросила Доминик, уперев руки в бока. Рот у нее закрывался и открывался, точно она раздумывала, продолжать этот разговор или нет. — Ты считаешь, это твоя честь, болван? Это моя честь. Это мою честь он защищал. Открой глаза, Матье.
145 
