очень нудно 
53 
Мы попытались уладить наши разногласия и снова стать любящими супругами, более не обсуждать это дело, но было ясно, что моя измена все еще висит над нами грозовой тучей. Мы продолжали вести повседневную жизнь, стараясь не вспоминать о былом, но, казалось, что в любом нашем разговоре присутствует скрытый подтекст. Селин была расстроена, я несчастлив, а вместе мы обнаружили, что мой поступок разрушил нашу близость и, казалось, былого союза уже не восстановить, что крайне меня удручало. Никогда ранее не оказывался я в такой ситуации, когда вел себя плохо и бывал прощен за содеянное; но я полностью сознавал, что случившееся оставило на нашем союзе слишком глубокий незаживающий шрам. Я не знал, как загладить свою вину.
— Быть может, — предложил я как–то раз за тихой партией в фантан, — нам стоит подумать о детях.
Предложение глупое, но мне хотелось, чтобы мы стали ближе, ибо я понимал, что мы все больше отчуждаемся друг от друга. Селин с некоторым удивлением посмотрела на меня и положила две карты пик поверх моих червей, затем покачала головой.
— Быть может, — отозвалась она, — вместо этого нам лучше поехать куда–нибудь отдохнуть.
На том и порешили. Без лишних слов стало ясно, что эти каникулы — последняя попытка сохранить наш брак, избавиться от затаенной враждебности и болезненных чувств. В качестве пункта назначения мы избрали Мадрид, и именно Селин предложила заехать на пару дней в Париж к ее брату — решение, определившее мою жизнь в 1890–х и мою причастность к последнему, самому значимому событию XIX века.
Я познакомился со своим шурином в тот же вечер, что и с Селин, в 1888 году, но из–за расстояний и не слишком близких отношений в семье друзьями мы не стали. Несмотря на приличное богатство и унаследованный титул барона де Кубертен, Пьер работал на французское правительство: занимался различными проектами, его интересующими, зачастую — эстетической природы, призванными скорее обогатить культурную жизнь нации, нежели набить общественный кошель. Его отношения с сестрой были сдержанными, но сердечными, и на тот момент, когда мы прибыли в Париж, вечером 24 ноября 1892 года, не виделись они примерно полтора года. Селин написала брату несколько писем, рассказывая о нашей жизни в Брюсселе, о стабильном успехе «Неизбежного убийства» и оглушительном провале моего следующего опуса, «Коробки сигар», после коего мои творческие порывы угасли навсегда. На минувшее Рождество мы получили от него поздравительную открытку: он сообщал, что очень счастлив и очень занят во Франции, а помимо этого мы ничего не знали ни о нем, ни о его работе. Тем не менее, поскольку мы с Селин собирались задержаться в Париже на несколько дней, мы договорились пообедать вместе, и за столом он сообщил нам о своих грандиозных планах.
В ту пору Пьер был мужчиной вполне зрелым, носил темные жесткие усы с длинными закрученными кончиками — в середине ХХ века такими же будет щеголять Сальвадор Дали. Барон был довольно высок ростом — шесть футов два дюйма, — но худ и силен благодаря здоровому образу жизни, которого он придерживался с религиозным рвением.
— Каждое утро, — рассказывал он мне над порцией довольно скверной камбалы; мы обедали в дорогом ресторане, где все официанты, казалось, знали его имя и относились к нему с некоторым почтением, — я встаю в половине шестого и незамедлительно погружаюсь в холодную ванну. Это воскрешает меня и подготавливает к утренним занятиям. Я сто раз отжимаюсь, сто раз приседаю и выполняю прочие физические упражнения для поднятия мышечного тонуса, а затем проезжаю пятнадцать миль по городу на велосипеде. По возвращению я принимаю горячую ванну, чтобы расслабить напряженные мускулы, заканчиваю омовение и к девяти утра готов начать работу. Думаю, нет нужды объяснять, насколько важно для человека соблюдать распорядок дня. А вы, сударь? — спросил он меня. — Какие физические упражнения предпочитаете?
Я хотел предпочесть вежливый ответ очевидному, но выбор занял у меня какое–то время.
— Я играю в теннис, — в итоге выдал я. — Мне говорили, что удар слева у меня сносный, однако на подачу стыдно смотреть. Командные игры меня никогда не привлекали, должен признаться. Я всегда предпочитал проверять свои личные способности — в одиночестве или соревнуясь с другими. Атлетика, фехтование, плавание, что–то в этом роде.
Если он садился на любимого конька, его невозможно было остановить. Как я узнал впоследствии, он мог часами говорить о преимуществах спортивного образа жизни — не только для себя, но и для общества в целом, поскольку активные упражнения должны способствовать развитию духа соревновательности. Его увлеченность показалась мне забавной и довольно необычной, поскольку эта сторона жизни меня лично никогда особо не интересовала. И хотя я был в неплохой физической форме, небеса меня благословили прекрасным сложением и, несомненно, самым надежным телом в истории человечества, я никогда не считал необходимым придерживаться какого–то режима. Единственное упражнение, которое я регулярно выполняю — пешие прогулки, ибо машина имелась у меня лишь однажды в жизни, и я так и не смог к ней приспособиться, а общественный транспорт я нахожу малоприятным.
53 
