21 
— Привет, — заговорил он с улыбкой. — Опоздал всего на двадцать минут. Для меня своего рода рекорд. Видишь ли, только в третьем по счету цветочном магазине нашлись чайные розы. Не знаю, почему, но я твердо убежден, что все прочие цветы, — и все прочие цвета, — тебя недостойны.
— Каллахан?! — Эшли всплеснула руками, смерив его с головы до ног взглядом, полным хорошо разыгранного удивления. — Господи помилуй, в костюме! Что это с тобой стряслось? Только не говори, что это ради меня, — все равно не поверю! Хорошо, костюм я еще могу как‑то объяснить — предположим, ты был на деловой встрече и не успел переодеться, — но чем объяснить цветы?
Приглядевшись к нему повнимательнее, она прищурилась:
— И кто, интересно, завязал тебе галстук? Логан расплылся в широкой улыбке.
— Я всегда мог полагаться на доброту незнакомцев, — процитировал он старый фильм, который видел вчера вечером по кабельному телевидению.
Эшли отступила от двери, пропуская его в комнату.
— Любому другому я рассмеялась бы в лицо, но тебе, Каллахан, верю. Готова пари держать, когда ты идешь по улице, добрые старушки выбегают из домов и наперебой угощают тебя пирожными, а потом спрашивают, не постирать ли тебе носки!
— Право, страшно вспомнить, что мы только вчера познакомились, — усмехнулся Логан, отдавая ей букет и следуя за ней на кухню. — Знаем, друг друга всего ничего, а ты, Эшли, уже видишь меня насквозь! Только вот не знаю, хорошо это или не очень.
Эшли с улыбкой обернулась.
— Смотря для кого, Каллахан. Для тебя хорошо или для меня?
И исчезла за дверью.
Он готов был броситься за ней, словно щенок за обожаемой хозяйкой, но, усилием воли взяв себя в руки, остался в гостиной и принялся оглядываться кругом. Каков дом, подумалось ему, такова и хозяйка. Что ж, посмотрим, чем живет и дышит Эшли Доусон!
Она любит цветы. Вот первое, что бросилось ему в глаза. Не меньше двух дюжин глиняных горшков с цветами. Широкие подоконники, балкончик с застекленными дверями — все утопает в зелени. А впрочем, не всё здесь цветы: вот эти ростки, кажется, принадлежат помидорам, а те — сладкому перцу.
Значит, Эшли любит садовничать. Она из тех женщин, которым нравится погружать пальцы в жирную рыхлую землю, пробуждая к жизни хрупкие весенние ростки. Из тех, чье предназначение — дарить жизнь.
Обстановка в комнате не была выдержана в каком‑то определенном стиле — массивный пухлый диван темного дерева соседствовал здесь с изящной кушеткой и мягкими табуретками в классических светлых тонах. По всему чувствовалось, что хозяйка заботится не столько о стиле, сколько об удобстве и уюте; особенно красноречиво говорили об этом подушечки — не меньше дюжины разноцветных мягких подушечек, разбросанных по дивану и креслам.
Что, если увлечь Эшли на этот необъятный диван? Каково‑то будет на нем заниматься любовью? Неторопливо исследовать друг друга, учиться дарить друг другу наслаждение… Ах, как хорошо!
Логан тряхнул головой, возвращаясь от опасных фантазий к реальности, и продолжал осматривать гостиную.
Современность в этой комнате странно смешалась со стариной. Много стекла, много блестящего металла, но при этом в одном углу ласкает взор антикварная вешалка, а в другом — прелестный старинный бювар вишневого дерева. Ноги тонут в белом берберском ковре с темными восточными узорами. Хороший современный телевизор с видеомагнитофоном. Очень приличное, стерео настроено на волну, передающую кантри‑рок.
С темно‑синих стен смотрели на Логана лица людей — множество лиц, словно хозяйка квартиры не выносила одиночества. Он узнал автопортрет Рембрандта в молодости, «Бурю над Толедо» Эль Греко, еще несколько репродукций старых мастеров. Как ни удивительно, классическая живопись в этой эклектичной квартире смотрелась очень к месту. Не ускользнуло от Логана и то, что некоторые картины — очевидно, те, что Эшли считала самыми важными в своей коллекции, — удачно подсвечены латунными светильниками. И то, что по полу вдоль стен расставлены подставки‑пьедесталы и на каждой стоит или вазочка, или какая‑нибудь безделушка, или просто горшок с цветами.
Все это немного напоминало музей, но затхлого музейного духа здесь и в помине не было. Во всем убранстве комнаты чувствовался искренний, детский восторг Эшли перед красотой — в чем бы она ни выражалась. Несмотря на обилие мебели, и безделушек, гостиная не казалась тесной, скорее… полной. Полной света, любви, дыхания жизни.
21 
