очень нудно 
30 
— Мистер Тамберлайн — финансовый менеджер компании, мистер Ламье — секретарь твоего дяди.
Оба — высококвалифицированные специалисты, им вполне можно доверять.
Она не сводила своих светлых маленьких глаз с изумленного внука.
— Вполне можно доверять в моем деле, — с нажимом повторила она.
Вовлечение Артемаса в заговор против дяди Чарли для бабушки было делом решенным. Внук же никогда не противился ее замыслам, поэтому удивление быстро сменилось ликованием: он получил долгожданное назначение!
Бабушка чуть заметно улыбнулась:
— Настанет день, когда ты приобретешь такие же знания о «Коулбрук чайна», как и они.
Он многозначительно посмотрел на Тамберлайна и Ламье, их проницательный, оценивающий взгляд сменился уважением.
— Ты не раскаешься, что носишь мою фамилию. Придет время, клянусь тебе.
— Слово чести, — отозвался Тамберлайн.
— Присоединяюсь, — добавил Ламье.
* * *
Артемас сидел за столом, изучая отчеты компании, переданные Тамберлайном и Ламье. Неслышно появилась бабушка. Внук поднялся ей навстречу, усадил в кресло.
— Ты довольно скоро станешь заправлять делами, но не теряй попусту время…
— Что ты имеешь в виду?
— Думаю, стать специалистом по керамике, закончив колледж, не помешало бы, а?
Они понимали друг друга с полуслова.
— А как же дядя Чарли?
Она широко улыбнулась:
— Любая выдуманная ложь станет для него лучшим утешением. Когда он узнает правду, будет уже поздно.
Бабушка взяла руки Артемаса в свои:
— Я столько лет — целые десятилетия — приближала этот момент, чтобы снова гордиться своим родом.
— Я не посрамлю тебя, бабушка.
Слезы навернулись у нее на глаза.
— Значит, моя печаль и одиночество стоили того. Но существует еще кое-что… Старое поместье, Голубая Ива, с ним так много связано…
— Оно не забыто и не потеряно. Когда-нибудь оно вновь станет таким же прекрасным, как прежде.
Артемас опустился на колени и обнял ее. Он никогда и никому не говорил о своем соглашении с Лили. Он всегда ощущал неловкость, думая об этом, ведь с самого детства и все эти годы — о Боже! — он был для девочки другом по переписке. И для него так много значили ее капризное обожание и поддержка!
— Позволь поведать тебе о Лили Маккензи, бабушка, — тихо произнес он. — Поверь, Голубая Ива находится в очень надежных руках.
* * *
Наступил холодный февраль, и в один прекрасный день отец вернулся из Филадельфии домой. Дядя Чарли пропадал в Нью-Йорке, Артемас занимался в своей комнате деловыми бумагами, а младшие Коулбруки были в школе.
Он услышал, как отец прикрикнул на управляющего, и уже хотел было выйти, как в дверях, грузно опираясь на трость, появилась бабушка:
— Ты представляешь, что произойдет, если ты спустишься?
— Так надо. Рано или поздно придется покончить с этим.
Она усмехнулась:
— Неужели ты хочешь загубить свою жизнь? Или собираешься пожертвовать ею ради братьев и сестер? Будь лучше отца, лучшим, чем твоя фривольная, глупая мать. Тебе только восемнадцать — впереди еще целая жизнь. На тебя все мои надежды! Я не могу изменить своего сына, но приложу все старания, чтобы ты вырос непохожим на них.
— Тогда, пожалуйста, не вынуждай меня малодушничать.
Бабушка чуть сгорбилась, доставая из кармана парчового платья маленький серебряный револьвер:
— Возьми, чтобы я не нашла тебя убитым или покалеченным. Вряд ли ты успокоишься, пока не решишь, стоит ли рисковать своим будущим, то есть будущим всей семьи.
Артемас сунул пистолет за пояс и, прикрыв свитером, шагнул вперед. Отец мерил шагами библиотеку. Распахнув пальто, в помятом костюме, растрепанный, побагровевший от ярости, он шагнул навстречу сыну:
— Ты, мстительный молокосос, как ты посмел давать в суде показания против меня?
Артемас ловко вытащил пистолет, щелкнул предохранителем и с каменным выражением на лице прицелился.
— Это единственный способ смыть твой позор, — хладнокровно бросил Артемас.
Он спокойно выдержал изумленный взгляд отца, в котором на миг застыли замешательство, отвращение и страх. Артемас, не повышая тона, продолжил:
— Странно, что мать полюбила тебя. Видимо, только потому, что была так же больна, как и ты. Разве ты достоин чьей-нибудь любви? Лишь она могла родить от тебя детей, не задумываясь об их будущем, да еще шестерых!
— Не стреляй, — проговорил отец дрожащим голосом. — Ты же наш сын.
30 
