42 
Трубка умолкла. Тина тупо смотрела на нее, все еще пораженная тем, как сама описала свои чувства к Джованни. Слова так и лились! Но это ведь для того только, чтобы дед не подумал, что она приняла необдуманное решение, верно?
Как он сказал – «С ума сошла»? Ох, да вот же он, выход! Как же она раньше не поняла! Дед наверняка решил, что она спятила, – пусть и остальные думают так же... Ну, не вполне спятила, но – почти. Раз Джованни хочет, чтобы на него пал отблеск ее безупречной репутации, значит, все, что ей надо сделать, – это... Тина ухмыльнулась. Вот ключ к успеху! Ключи ведь могут и открывать, и закрывать!
Успех плана Джованни зиждется на ее репутации, на ее известных всем здравом смысле, опыте, добропорядочности. Следовательно, если она начнет вести себя странно, непривычно, нехарактерно, всякий решит, что у нее поехала крыша. Платье – повод номер один для таких выводов. Все, что она делает отныне, должно быть слегка не в масть...
Конечно, грубя таким образом, план Джованни, можно запросто погубить и свою репутацию. Впрочем... Потом, когда он уедет, она сошлется на стресс, на усталость, на потрясение. Скрестим пальцы и будем надеяться, что за прошлые заслуги и старательную работу ей простят все, что бы она ни выкинула.
Если повезет, обручение с Джованни тоже будет воспринято как одно из ее безумств. Может быть, люди поймут все правильно, как есть: Джованни – манипулятор, использовавший ее, чтобы восстановить свое имя.
Нет, она не позволит себя использовать! Черт возьми, не у него одного есть воля!
Цифры на часах тревожно мигнули. Быстро! Лицо. Волосы. Платье. Вихрем пронесясь по спальне, через двадцать минут Тина была готова – и сама не своя от того, какую личину на себя надела.
Вертихвостка! Ну, подумала она виновато, косясь на себя в зеркало, по крайней мере все ахнут – уж это наверняка.
Блестящая черная масса волос подобрана высоко на затылке, но несколько непослушных прядей оставлены на свободе. Очень сексуально. Оттого, что волосы зачесаны вверх, челка спустилась ниже, и ярко-синие глаза с тщательно наложенными тенями кажутся просто огромными. Специально подобранный тон скрыл все миленькие веснушки, лицо теперь покрыто ровным загаром. Вообще не лицо, а сплошные глаза и рот, усмехнулась Тина, прибавила губам чуточку блеска и погримасничала немного, смеясь над собой.
Сделав полуоборот, проверила, как сидит юбка. Вырез на спине такой глубокий! И вообще верх обнажен по максимуму, хмыкнула она, покачивая гигантскими серьгами. Наглое алое платье из категории «вывернись наизнанку, чтобы заполучить его» – глубокий вырез, тесный лиф, многослойная оборчатая юбка из восхитительно шуршащей тафты и спина, обнаженная ниже талии. Единственный способ выжить в этом наряде – это вести себя соответствующим образом, вызывающе.
Раздался звонок в дверь. Тина схватила сумочку, закрыв глаза, взмолилась: Господи, дай мне сил выпутаться из этого! – и сбежала по лестнице.
Глубоко вздохнула. Провела рукой по прическе – непокорные прядки там, где нужно. Собралась с силами. Открыла дверь.
– Привет! Я уже готова! Ты удивлен? – И, даже не взглянув на Джованни, широким шагом прошла мимо него. – Поехали! Я умираю с голоду!
Поглядела через плечо и несколько потеряла самообладание – отчасти потому, что сам Джованни выглядел упоительно, и сердце ее заколотилось, отчасти же потому, что он, казалось, был невероятно доволен тем, как выглядела сама Тина.
Даже на расстоянии в дюжину шагов было слышно, как он тяжело дышит, видно, как вздымалась под черным смокингом его грудь. Он провел языком по губам и послал Тине тяжелый от страсти взгляд, отчего ее губы сами собой раскрылись.
– Что-то не так? Ты же сам сказал, чтобы все ахнули!
– Сказал-сказал, – дернул Джованни уголком рта, по-прежнему не сходя с места, и продолжил неторопливо изучать ее с головы до пят. Взгляд этот ласкал, как нежное прикосновение, и длился так долго, что Тина почувствовала, как становится красной в тон платью. – Ты сообщила деду, что мы обручились? – вскользь спросил он.
– Сообщила.
– И что?
– Он думает, что я спятила!
И, наверное, прав, размышляла Тина, чувствуя, что словно парит в воздухе. Сама не своя, пьяная от возбуждения и странной, победной радости, и все потому, что Джованни находит ее такой желанной. Только глаза его блестят по-охотничьи жестоковато. Наконец, ни слова не говоря, Джованни взял ее за локоть и усадил в машину.
42 
