42 
Руки Кассии вздрогнули, но она не сделала попытки коснуться маркиза.
— Не… покидайте… меня…
— Я вернусь, — пообещал маркиз, — а пока отдохните и попытайтесь забыть весь этот ужас.
Он еще раз взглянул на нее, словно пытаясь запечатлеть в памяти эту несравненную красоту, и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Кассия опустила веки. Неужели все это было на самом деле?
Может, ей просто приснился кошмар, в котором мадам де Сальре пыталась убить маркиза, но по милосердию Господню Кассия смогла его спасти? Она смутно припомнила, что перед тем, как потеряла сознание, Орвил, кажется, упал. Неужели он все-таки ранен?
Но тут она вспомнила, как мадам де Сальре сказала, что именно Орвил проговорился, что Кассия с братом гостят в замке. Должно быть, решил в очередной раз доставить неприятности ненавистному брату.
— Пожалуйста… Боже… не дай ему причинить зло… маркизу, — молилась она, но тут же замерла, не в силах думать ни о чем, кроме блаженства его поцелуя и невыразимого восторга, охватившего ее. Она в жизни не представляла, что поцелуй может быть таким! Или что она испытает неописуемый экстаз, заставивший почувствовать себя так, будто она парит высоко в небе и слышит пение ангелов.
— Я люблю его! Люблю! — повторяла девушка в который раз те слова, которые твердила прошлой ночью, лежа в той же постели.
Потом она вспомнила, что маркиз, по всей видимости, любит мадам де Сальре, и хотя она унизила и опозорила его, все-таки это чувство не могло исчезнуть так сразу. Но в таком случае почему он поцеловал Кассию?
Даже если она вернется в Англию и никогда не увидит больше маркиза, он все равно навеки покорил ее сердце, и больше оно ей не принадлежит. И все равно Кассия ни о чем не способна думать, кроме этого рокового поцелуя.
Она долго лежала без сна, терзаясь тяжелыми мыслями. Дверь тихо открылась, и на пороге появился маркиз. Еще не успев открыть глаза, девушка ощутила его присутствие. В груди запылало пламя, и невыразимая радость пронзила ее словно удар молнии.
— Вам лучше? — спросил он своим глубоким бархатистым голосом. Кассия взглянула в синие глаза и протянула руку.
— Что… случилось? — прошептала она. Маркиз сжал ее ладонь.
— Хотя пуля предназначалась мне, — пояснил он, — вы успели отвести пистолет, и Орвил ранен.
Пальцы Кассии судорожно сжали его руку.
— Он… он мертв?
— Еще нет, — ответил маркиз, — но пуля прошла рядом с сердцем, и вряд ли он протянет долго.
Дыхание Кассии перехватило.
— Это… я… виновата, — только и смогла пробормотать она.
— Но я остался жив благодаря вам, — тихо ответил маркиз, — а если бы Ивонн убила меня, любой суд оправдал бы ее, поскольку преступление, совершенное из ревности, весьма обычное дело для Франции.
Кассия, только сейчас осознав, что могло бы произойти, смертельно испугалась.
— К счастью, кроме вас, в замке не было других гостей, а все мои родственники согласились считать случившееся просто несчастным случаем. Решено объявить, что мадам де Сальре будто бы принесла мне из музея древний пистолет и, не зная, что он заряжен, случайно нажала на курок.
— Достаточно правдоподобное объяснение, — согласилась Кассия.
— К счастью, ни Лизетт, ни вашего мужа в этот момент не было. Все понимают, что очередной скандал может сильно повредить репутации семьи.
— А если ваш брат умрет? — охнула Кассия.
— Думаю, он протянет несколько дней, но полицию извещать ни к чему, и случившееся так и останется «просто несчастным случаем».
— Я так рада… за вас… — пролепетала Кассия, уверенная, что теперь маркизу уже ничто не сможет повредить. Он был так красив, так ошеломляюще великолепен, что станет, конечно, центральной фигурой скандала.
Маркиз, как всегда безошибочно, прочитал ее мысли.
— Забудьте о ней, — попросил он, — Ивонн была ужасной ошибкой, и я наказан за то, что совершил ее. Я бы очень хотел, чтобы вы были счастливы здесь и радовались жизни!
Он говорил так нежно и убедительно, что краска вновь вернулась на щеки Кассии и ресницы застенчиво затрепетали. Сжав ее руку, маркиз настойчиво произнес:
— Я хочу о чем-то спросить вас, Кассия… важнее этого для меня нет ничего в жизни!
Он говорил так серьезно, что Кассия в изумлении взглянула на него, потеряв дар речи.
— Я люблю вас, — тихо продолжал он. — Прошу вас уехать со мной и клянусь всем, что для меня свято: как только муж разведется с вами, мы поженимся!
42 
