37 
День тянулся бесконечно, а сердце не переставало гулко биться в груди.
Как хорошо, что она ничего не чувствует, ни о чем не думает, иначе ее голова бы лопнула, как и сердце, и она ослепла бы от слез.
Что ей делать тут без Реми?
Почему так страшно любить его?
На второй день после расставания с любимым Эми казалось, что она вот-вот сойдет с ума от горечи и тревоги. Известий от него не было. Хоть бы позвонил и рассказал, что там происходит. Может, он попал в новую беду? Сердце разрывалось от боли и тоски.
Как бы там ни было, единственным источником информации для нее служили газеты, за которыми приходилось ездить в деревню. За Эми по пятам гонялись репортеры с микрофонами, но, как ей и советовал Реми, она молчала, несмотря на их громкие призывы и разного рода провокации.
С каждым прожитым часом девушке все труднее было не вспоминать горячие часы, проведенные с Реми в постели или бассейне, все трудней было не мечтать о нем. Как ни убеждала она себя, что все кончено, чувства твердили свое.
Чтобы занять себя чем-нибудь полезным, Эми связалась со своим агентом по недвижимости и обсудила возможные условия продажи замка и виноградников. Большую часть времени она либо собирала вещи, либо общалась с агентом. Некоторые документы она уже подписала.
К вечеру, когда солнце уже начало клониться к закату, Эми валилась с ног от усталости. Никогда еще день в ее жизни не был таким долгим. Мечтая о душе, она направилась в ванную, когда зазвонил телефон.
Неужели Реми?
Схватив трубку, она ответила по-французски.
— Это Эмили Уэзерби, хозяйка замка? — проговорил по-французски знакомый женский голос с ужасным американским акцентом.
— Да, это я, мама!
— Почему ты не звонишь?
— Я как раз собиралась.
— Скажи мне только одно: ты его любовница или нет?
— О, пожалуйста, не надо. Это никого не касается, мам! — простонала в трубку Эми, заведя глаза к потолку.
— Из газет и рассказов Тэйт я знаю, что это за каналья. Он еще хуже, чем твой Флетчер. А кстати, он мне звонил и передал тебе привет.
— Не могу поверить, что ты обсуждала меня с Флетчером.
— Ничего я не обсуждала.
— Он связался со мной, можешь быть спокойна. Даже просил прощения.
— Но ты же с ним порвала?
— Конечно. Еще до отъезда в Париж.
— Надеюсь, ты его не простила.
— Так и есть.
— Слава богу! Но как тебе удалось втрескаться в парня, в сто раз хуже Флетчера? Вот чего я совершенно не понимаю.
— Мам, я уже взрослая, сама выбираю, с кем встречаться, ладно?
— Ну и веди себя как взрослая. Кстати, Тэйт никогда не опускалась до публичных скандалов и не общалась с этими де Фурнье. Кэрол ни разу меня так не разочаровывала.
Эми набрала было воздуху, чтобы возразить, но мать опередила ее:
— Когда домой?
— Скоро. Мне осталось подписать еще пару документов и уложить с десяток вещей. И, ради бога, хватит вмешиваться в мою жизнь.
Растерявшись, мать немного помолчала.
— Но я... хотела быть полезной.
— Что ж, тогда лучше присмотри за магазином, — не осталась в долгу Эми.
— Да, да, конечно. Именно этим я и занимаюсь все свободное время. Правда, я не в восторге от того, как ты ведешь дела, но...
— Вот и отлично. Тогда я немного задержусь, поскольку не все еще осмотрела в Лондоне, да и с сестрой так и не повидалась.
С этими словами Эми бросила трубку. По крайней мере, мать отвлекла ее от мрачных мыслей о Реми.
Эми прошла на кухню и налила себе дорогого вина. Руки ее дрожали. Усевшись на диван, девушка крохотными глотками принялась смаковать этот божественный напиток. Глядишь, скоро она станет разбираться в винах.
Одиночество никак не способствовало тому, чтобы забыть о Реми. Да что там! Она о нем тосковала, и с каждым часом все больше. За три недели она успела к нему привыкнуть, ведь они виделись каждый день. И теперь ей хотелось знать, что там с ним творится.
Конечно, Реми предупреждал ее насчет телефонных звонков, но она все-таки рискнула и набрала телефон дома Фурнье. Когда трубку на том конце подняли, ее охватила паника. Ответила женщина, и Эми чуть было не бросила трубку.
— Алло... можно Реми?
— Минуточку.
Она закусила губу. К телефону подошла другая женщина.
— Это Селин.
— Я... хочу поговорить с Реми.
— Вчера он уехал в Канн.
37 
