66 
После этого он лег на нары, сложил руки крестом на груди, ноги в струнку. Его охватило ожидание, но реакции все не было. Смотритель приподнялся и сел на нарах.
— Ни черта не понимаю!
Он снова лег, напряженно улыбаясь. Прошло время, и улыбка медленно сползла с его лица. Еще несколько секунд — и вдруг что-то невероятное настигло смотрителя: его начало трясти, по телу пробежали судороги. Смотритель с криком упал на бетонный пол. Затем он скрючился и замер.
* * *
Костя и Лева сидели в машине около отделения милиции, Лева периодически порывался выбраться из машины, Костя его останавливал.
— Костя, ну зачем я тебе сейчас здесь? Смотритель не больной человек, на своих ножках выпрыгнет. Помогать вам не надо.
— Надо. Во-первых, я так и не знаю всех остальных звеньев цепочки, во-вторых, больным он будет или здоровым, когда выпрыгнет, неизвестно.
— Ты же говорил, что препарат вызывает кратковременный приступ!
— Но я не личный доктор Михаила Родя! Я не знаю, есть ли у него вообще проблемы с сердцем. — Костя пожал плечами.
— Ой, какие проблемы! Смотритель здоров, как бык, и нас с тобой переживет! — закатил глаза Лева.
— Стой, стой, погоди. Я хочу знать, как к смотрителю попал препарат? Кто был связным между нами и ним там, в тюрьме? — настаивал Костя.
— А я не знаю! И, представь себе, не желаю знать!
— Почему? — удивился Костя.
— Много будешь знать, сыграешь в ящик раньше, чем состаришься.
— Опять ты со своими дурацкими шутками!
— Я не шучу, Костя. Я понятия не имею, кто именно из ментов был продажным подельником нашего смотрителя. Смотритель — он же, как паук, всю паутину в своих лапах держит. Исполнители не знают друг друга.
— И тебя это устраивает?
— Вполне. Тебя ведь, кажется, тоже? — уточнил Лева, но Костя покачал головой:
— Нет, Лева, меня вовсе не устраивает быть просто пешкой в чужой игре.
— Для того чтобы быть ферзем, милый Костенька, нужно протопать пешкой по всем клеточкам, — назидательно сказал Лева.
— Лева, если ты не знаешь весь круг исполнителей плана, то ты наверняка знаешь свою ответственность. И я тоже должен четко представлять свою.
— А что представлять! Я в этом деле больше всех рискую. На переговоры со смотрителем кто приходил? Я! Передачи ему кто приносил? Я! — всплеснул руками Лева.
— Но машина-то моя! — настаивал Костя.
— Костя, успокойся. Твоя машина может здесь оказаться совершенно случайно. И потом, пока они очухаются, пока сообразят, что к чему, уже и тебя, и твоей машины след простыл.
— Вот поэтому я и хочу, чтобы ты остался здесь со мной до конца. Для подстраховки, так сказать.
— Все, все, уговорил! Сижу с тобой до конца. — Лева сдался.
— Победного, — подчеркнул Костя.
— Иного и быть не должно. Иначе нам… вместо гонорара покажут кузькину мать!
— По времени — уже скоро… — Костя взглянул на часы.
— Да, если ему наш препарат передали вовремя, он уже должен был его принять. Получается, сейчас там должен быть самый разгар нашего спектакля.
— Ох, неправильно ты говоришь, Лева. Не совсем это спектакль, — мрачно ответил Костя, и Лева удивился:
— Ты что, всерьез за него переживаешь, Костя? Я тебя не узнаю.
— Нет. Я за деньги свои переживаю.
— А, вот это другое дело. Тут я с тобой согласен. Переживаешь, так нечего было опаздывать. Промедлил бы ты еще чуть-чуть — и все, накрылся бы наш план медным тазом!
— Ты опять! — воскликнул Костя.
— Да что опять! Во всяком деле нужна точность! Для одного блюда яйца варятся две минуты, для другого — десять.
— Не надо про яйца, Лева. Не надо нравоучений. Я и так сижу, как на иголках. А еще ты… со своими яйцами. — Костя поморщился.
— Я так говорю, потому что ты, наверное, не понимаешь. Если бы мы смотрителя подвели, мы тем самым себе подписали бы смертный приговор. Он же не в порядке дружеской просьбы мне план изложил. Он сказал: «не поможете мне, ребята, — грохну обоих».
— Так прямо и сказал? — вздрогнул Костя.
— Не сказал, а даже написал. Я бы тебе предъявил записку, да ее сжечь пришлось. Из соображений конспирации.
— А почему — грохну обоих? Он же с одним тобой договаривался, — испуганно спросил Костя.
Лева отмахнулся:
— Я тебя умоляю. С одним, с двумя, с тремя. Какая разница! Грохнет всех и глазом, не моргнет. Если он собственных детей не пожалел…
Костя снова посмотрел на часы:
— Не могу я, кажется, каждая минута — как час.
66 
