128 
Второй раз собрались мы уже часа в четыре дня. В комнате я застал, кроме упомянутых: самого Устинова и Ушакова (журналист, знакомый Устинова, проживавший тут же в «Англетере»). Несколько позже пришел Г. Колобов. Дворник успел перевезти вещи Сергея сюда же. Просидели часов до девяти. «Гости» ушли, остались мы вдвоем. Часов до одиннадцати Сергей философствовал на разные темы: и о том, как хорошо, что мы оба снова одинокие, и о том, что по возрасту ему пора редактировать журнал, о совершенной «нерусскости» Анатоля Франса и о письмах Пушкина. Обо многом. Под конец не сошлись во взглядах: какое стихотворение Ходасевича лучше – «Звезды» или «Баллада» (Сергей защищал «Звезды»), и заснули.
Проснулись часов в шесть утра. Первое, что я от него услышал в этот день:
– Слушай, поедем к Клюеву!
– Поедем!
– Нет, верно, поедем?!
– Ну да, поедем: только попозже. Кроме того, имей в виду, что я адреса клюевского не помню.
– Это пустяки! Я помню.
Часов до девяти, лежа, смотрели рассвет. Окна номера выходили на Исаакиевскую площадь. Сначала свет был густой, синий. Постепенно становился реже и голубее. Сергей лежал и радовался: «Смотри, синий свет, свет такой синий!»
В девять поехали. Что это была за поездка! Мы обошли половину Морской улицы. Заходили в десяток дворов. Всюду Сергей ликовал: наконец-то нашли! Десятки дверей захлопывались у нас под носом. Десятки жильцов орали, что никакого Клюева, будь он трижды известный писатель, а на последнее Сергей очень напирал в объяснениях, они не знают и знать не хотят. Номер дома, как водится, был благополучно забыт. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы мне не пришло в голову разыскать автомат и по телефону узнать нужный нам адрес.
Подняли Клюева с постели. Пока Клюев одевался, Сергей объяснил: «Понимаешь? Я его люблю! Это мой учитель». Через пару минут: «Николай! Можно прикурить от лампадки?»
– Что ты? Сереженька! Это у меня материнское благословение. Как можно! На вот спички!..
Закурили. Клюев пошел умываться. Сергей смеется.
– Давай подшутим над ним!..
– А как?
– Потушим лампадку. Он не заметит. Вот клянусь тебе, не заметит!
– Обидится!
– Пустяки! Мы ведь не со зла. А так, для смеху.
Потушил. Смеется:
– Только ты молчи! Понимаешь, молчи! Он не заметит!
Не заметил…
Сказал ему Сергей об этом уже позже, когда мы втроем вернулись в номер. Вслед за нами пришел художник Мансуров. Сидели, разговаривали. Клюев ел конфеты. Сергей – фисташки, Мансуров – сига.
Потом Сергей читал стихи – «Ты, Николай, мой учитель. Слушай». Учитель слушал.
Ушел Клюев часа в 3 1/2. Обещал прийти к девяти вечера. Но не пришел. Я видел его уже у гроба…
Ну, что еще было в этот день?
Пришли Устиновы. Е. А. принесла самовар. С Устиновым пришел Ушаков и старик писатель В. Измайлов. Гнали чай. Сергей снова читал стихи, в том числе и «Черного человека». Излагал планы: «снимем квартиру вместе с Жоржем. Тетя Лиза (Е. А. Устинова) будет хозяйкой. Возьму у Ионова[10] журнал. Работать буду. Ты знаешь, Вова, это мы только праздники побездельничаем, а там за работу!»
Вечером ненадолго заходил Ив. Приблудный.
Вот тут я начинаю сбиваться. Пятница и суббота прошли до того похоже, что в моей памяти сливаются в один день. Разговаривали, пили чай, ели гуся, опять разговаривали. И разговоры-то были одни и те же: квартира, журнал. Время от времени Сергей умудрялся понемногу доставать пива, но редко и скудно – в праздники все было закрыто. Кроме того, и денег у него было немного. А к субботе и вовсе не осталось.
Кстати: после смерти Сергея поднимались разговоры о «тяжести номерной обстановки» и пр. Это не совсем верно. Во-первых – «Англетер» отнюдь не представляет из себя «номеров для приезжающих». Там в большинстве случаев живут постоянные жильцы с женами, самоварами и прочим.
Считаю себя обязанным отметить еще одну вещь: Е. А. Устинова, с своей стороны, приложила все усилия для того, чтобы Сергей чувствовал себя совсем по-домашнему. Постоянно пыхтел самовар. Ежедневно убирали комнату. Грели ванну. По возможности не оставляли его одного.
Итак, насчет субботы ничего примечательного сообщить не могу. Перейдем к воскресенью. Пришел я рано. С утра поднялся галдеж. Сергей, смеясь и ругаясь, рассказывал всем, что его «хотели взорвать». Дело было так. Дворник (дядя Василий) пошел греть ванну. Через полчаса вернулся и доложил: пожалуйте! Сергей пошел мыться. Через несколько минут прибежал с криком, что его хотели взорвать. Оказывается: колонку растопили, но воды в ней не было – был закрыт водопровод. Пришла Устинова.
128 
