очень нудно 
41 
— Становись здесь, сын мой, — подозвал сына садовника падре Франсиско и по возможности простыми словами попытался объяснить, что сейчас он отслужит мессу за упокой души его отца Хосе Диаса Эстебана, пытавшегося потушить случайно возникший в храме пожар и героически погибшего вместе с верным слугой церкви Хуаном Хесусом.
Себастьян напряженно слушал, но по какой причине его отец заслужил неслыханную честь быть оплаканным семьей Эсперанса, сообразить так и не сумел. А когда падре Франсиско, быстренько отслужив на латыни мессу, перешел к собственно проповеди и опять-таки по возможности простыми словами начал рассказывать о том великом вознаграждении, которое ждет всех истых тружеников, когда господь призовет их в свой Эдем, сын садовника внезапно побледнел и весь превратился в слух.
Он вдруг начал узнавать те самые слова истины, о которой слышал там, на самом краю жизни и смерти. Оказалось, он помнил их! Почти дословно…
Он снова слышал эти слова о том, что лишь те из агнцев божиих, кто с чистым сердцем и мозолистыми от трудов руками стремится воссоздать Эдем на земле, встанут справа от Иисуса на Страшном суде. Ибо только им, детям божиим, голубям и голубицам с кротким сердцем, надлежит унаследовать землю и вечно наслаждаться плодами райских садов.
Себастьян был потрясен.
А когда падре Франсиско со слезами на глазах сказал о жертвующих собой во имя неведомого человеку промысла господня, перед глазами сына садовника ясно всплыло не черное от загара жесткое лицо отца, а иконописный лик невинно пострадавшего из-за ожерелья сеньоры Долорес конюха Энрике Гонсалеса. И тогда он заплакал.
***
Через два часа Себастьян, поставив крестик на нескольких листах бумаги и получив от самого сеньора Эсперанса целую кучу причитавшихся отцу денег, на подгибающихся ногах добрел до своего дома. Теперь он знал все, что ему нужно.
Он совершенно точно знал, что в доме Эсперанса он теперь заменит своего отца, а значит, в этом саду он — главный. Кроме того, хотя мальчик так и не разобрался в смысле слова «попечительство», он прекрасно понял, что благодаря усилиям сеньоры Тересы ни полиция, никто другой помешать его работе в саду не смогут.
Но было и еще одно, что он осознал: Энрике Гонсалес позволил увести себя в неизвестность, а отец утонул в спирте только потому, что такова воля Всевышнего, и только затем, чтобы он, Себастьян, мог выполнить указанное господом и ведомое лишь Ему предназначение.
Никогда еще бог не стоял так близко к Себастьяну, как сейчас.
Часть II
Безумный май 1931 года оказался переломным не только для Себастьяна.
Для падре Франсиско пожар обернулся настоящей бедой. Приехавший из Мадрида представитель Рима расценил происшествие как чрезвычайное и, безусловно, нанесшее вред католической церкви. Впрочем, сведущие люди считали, что дело вовсе не в пожаре, — в ночь с 10 на 11 мая церкви, как по команде, горели по всей Испании, — основное влияние на решение Мадрида оказала маленькая, почти безвредная страстишка падре Франсиско к мальчикам. Вроде бы кто-то из учеников местной католической школы задал неуместный вопрос не тем людям и в неподходящее время. Как результат — падре мягко, но властно намекнули на нежелательность его дальнейшего пребывания в городе и возможность быстрого и безболезненного перевода в славный городок рангом пониже где-то в Стране Басков.
Понятно, что падре Франсиско переменам не обрадовался, ибо одно дело исповедовать малолетних сыновей безропотных поденщиков и погрязших в заботах о хлебе насущном арендаторов, и совсем другое — оказаться среди дерзких и непокорных басков…
Круто повернулась и судьба младшего сына полковника — Сесила Эсперанса. Хлопоты отца убедили начальство Военной академии закрыть глаза на проступок одного из своих курсантов, и Сесил вернулся к учебе. Но революция нанесла удар по самой академии.
Разумеется, генерал Франко сделал все, чтобы спасти академию: и сразу же после изгнания короля он собрал всех курсантов на плацу и недвусмысленно и ясно озвучил свою новую гражданскую позицию. Сесил был так взбешен этим выступлением директора академии, что запомнил все почти дословно.
«В Испании объявлена республика, — сухо констатировал генерал, — и обязанность каждого из нас — служить ей дисциплинированно и преданно, так, чтобы повсюду царил мир, и нация разрешила свои противоречия через естественные судебные канаты».
41 
