очень нудно 
51 
Если бы я мог унять сотрясавшие его судороги! Если бы я мог прогнать прочь всех этих людей!
Под коленями у меня стало мокро. Это у Бабы опорожнился мочевой пузырь.
– Тсс, Баба-джан, – шептал я. – Это я, твой сын. Я с тобой.
Белобородый и совершенно лысый доктор пригласил меня в приемную.
– Давайте вместе посмотрим томограммы вашего отца.
Кончиком карандаша он, словно полицейский, демонстрирующий на фото приметы убийцы, указал на отдельные фрагменты общей картины. На экране виднелось что-то вроде грецкого ореха в разрезе, на фоне которого просматривались круглые серые включения.
– Это метастазы, – сказал доктор. – Ему следует принимать стероиды и противосудорожные препараты. Я бы еще рекомендовал паллиативное облучение. Понимаете, что это?
Я понимал. Уж о чем, о чем, а об онкологии я теперь мог разговаривать запросто.
– Мне пора, – вздохнул доктор. – Если возникнут вопросы, скиньте мне на пейджер.
– Спасибо.
Эту ночь я провел у постели Бабы.
На следующее утро в приемной госпиталя на первом этаже было полно афганцев. Один за другим они входили к Бабе в палату. Будь то мясник из Ньюарка или инженер, который работал с Бабой на строительстве приюта, все они говорили шепотом и желали Бабе скорейшего выздоровления.
Вид у Бабы был измученный, но он оставался в сознании.
Ближе к середине дня явился генерал Тахери с женой. С ними пришла и Сорая. Наши взгляды на мгновение встретились.
– Как ты себя чувствуешь, друг мой? – осведомился генерал, осторожно касаясь руки Бабы.
Баба указал на капельницу, слабо улыбнулся и прохрипел:
– Вам всем не стоило задавать себе столько труда.
– Какой же это труд? – изумилась ханум Тахери.
– Мы не перетрудились, – подтвердил генерал. – Самое важное: тебе что-нибудь нужно? Тебе стоит только попросить. Как ты просил бы своего брата.
Я вспомнил, что Баба говорил как-то о пуштунах.
Может быть, мы упрямые гордецы, но, если ты попал в беду, лучшего друга, чем пуштун, не найти.
Баба помотал головой по подушке.
– Уже одно то, что вы пришли, наполнило мне душу счастьем.
Генерал улыбнулся и сжал Бабе руку.
– А ты как, Амир-джан? Тебе ничего не нужно?
Как он на меня смотрит, какой добротой светятся его глаза…
– Благодарю вас, генерал-сагиб, мне… – Комок застрял в горле, и я выскочил в приемную, где не далее как вчера мне демонстрировали лицо убийцы.
Дверь палаты приоткрылась, в комнату проскользнула Сорая и остановилась рядом со мной. На ней был серый свитер и джинсы, волосы распущены.
Как мне хотелось забыться у нее в объятиях!
– Какая жалость, Амир, – произнесла она. – Мы догадывались, что твой отец болен, но чтобы такое…
Я вытер рукавом глаза.
– Он не велел никому говорить.
– Тебе что-нибудь нужно?
– Нет.
Я попытался улыбнуться. Она взяла меня за руку.
Первое прикосновение неземной сладостью отозвалось во всем моем теле. Я впитывал его, как губка.
– Ты лучше возвращайся. А то твой отец опять подкрадется ко мне сзади.
Она с улыбкой кивнула и выпустила мою руку.
– Да, мне надо идти.
– Сорая!
– Да!
– Я так счастлив, что ты пришла. Ты и представить себе не можешь.
Через два дня Бабу выписали. Его долго уговаривал специалист по лучевой терапии, но Баба отказался. Тогда врачи взялись за меня. Но лицо Бабы все равно выражало непоколебимую решимость. Мне оставалось только поблагодарить докторов, подписать все необходимые бумаги и отвезти Бабу домой на своем «форде».
Дома Баба сразу лег на диван, накрылся шерстяным одеялом и задремал. День клонился к вечеру, когда я принес ему горячего чаю и обжаренный миндаль. Помогая отцу сесть, я поразился, каким легким стало его тело. Тонкая землистого цвета кожа обтягивала ребра, лопатки торчали, словно крылышки ощипанной птицы.
– Что я еще могу для тебя сделать, отец?
– Ничего, бачем. Спасибо. Я присел к нему на диван.
– А ты для меня можешь кое-что сделать? Если ты не очень утомлен.
– Что?
– Посватай меня. Попроси у генерала Тахери руки его дочери для сына.
Запекшиеся губы Бабы сложились в улыбку. Вот так – осталось еще зеленое пятнышко на сухом, пожухлом листе.
– А ты уверен?
– Как никогда в жизни.
– Ты все хорошо обдумал?
– Обдумал, Баба.
– Тогда дай мне телефон. И мой маленький блокнот.
Я изумленно заморгал.
– Прямо сейчас?
51 
