76 
— Распредели своих людей вокруг здания, Марко, — хрипло приказал он. — И человек сорок внутри поставь.
Можно было, конечно, выйти из города и спрятаться в горах, но у брата Агостино было четкое предчувствие, что там его ждет еще более жуткий конец. Мориски насильственного крещения не простили и мстили священникам до сих пор.
А к обеду под окнами Трибунала раздался дробный топот копыт, и брат Агостино даже не нашел в себе сил, чтобы подойти к окну.
— Где этот чертов Куадра?!
Лицо Агостино густо покрылось каплями пота. Этот голос он узнал бы из тысячи.
— Ну-ка иди сюда, мерин!
Раздался грохот сапог, дверь широко распахнулась, и на пороге появился отец и покровитель города — в запыленном потрепанном камзоле, с обветренным усталым лицом и светящимися застарелой ненавистью глазами.
Его сопровождали двое гвардейцев. Они окинули зал внимательными взглядами и тут же расположились по обе стороны от дверей.
— Ну и что мне с тобой сделать?
Брат Агостино вжался в кресло, и в следующий миг отовсюду — из-за тяжелых бархатных портьер, из-за книжных шкафов библиотеки, из ведущих в другие комнаты дверей — повалили люди Марко Саласара, десятки людей.
— Ты арестован, Сиснерос, — срывающимся голосом объявил Марко и направил на гранда старенький, бог весть где найденный арбалет. — Сдай оружие.
Через пару минут, после короткой схватки, оставившей всего двух раненых, брат Агостино приказал забаррикадироваться изнутри и лишь тогда пробрался к окну и осторожно выглянул.
Там, внизу, стоял весь отряд некогда богатого и могущественного гранда — тридцать всадников. Даже не на лошадях, на мулах.
Мади аль-Мехмед не мог оторваться от Амира долго, пока тот не спросил о матери.
— Умерла моя ханум, — выпустил сына из объятий Мади. — Простудилась, когда мы в горы уходили.
Некоторое время ждал, пока сын переживает в общем-то ожидаемую потерю, и спросил то, что беспокоило его:
— А почему с тобой только четверо?
— Всех убили, — покачал головой повзрослевший сын. — Монахи. На границе.
А затем Амир начал рассказывать: как бежал из-под ареста, как пробирался домой мимо озверевших легионеров, как искал отца в городе, а затем два дня бродил от одной пустой деревни до другой, расспрашивая всех случайных встречных. И только потом рассказал об аресте сеньора Сиснероса Святой Инквизицией.
— Как только Трибунал рискнул? — удивился Мади.
— Это другой город, — покачал головой на удивление повзрослевший сын. — Люди запуганы. Они за своих жен вступиться не могут, не говоря уже о сеньоре Франсиско. Завтра — аутодафе.
Мади вздохнул и распорядился созывать совет. А когда мужчины пришли и, поприветствовав Амира, расселись вкруг, Мади слово в слово передал все, что только что узнал от сына. И услышал то, что, в общем, и ожидал.
— Надо в город спускаться.
— Спасать сеньора Франсиско надо… Все-таки он наш господин.
Мади слушал, но сам помалкивал. Он вовсе не питал к сеньору здешних земель и крестьян нежных чувств. Гранд откровенно нарушал конституции фуэрос, а порой и вовсе вел себя как тиран и злодей. Но сеньор Франсиско был врагом короля, а главное, по сравнению с днем сегодняшним и на фоне нынешних господ сеньор Франсиско выглядел для этих людей средоточием добра и справедливости.
— Он бы такого не допустил! — постепенно «разогревались» мужчины.
— Помочь сеньору Франсиско!
— А инквизиторов перевешать!
Мали терпеливо выслушал всех и поднял руку:
— Хорошо. Прямо сейчас и выйдем.
Мужчины мгновенно собрались, быстро спустились в долину, нахлестывая лошадей, миновали несколько деревень, смели охрану у восточных ворот и ворвались на центральную улицу. И обомлели.
Отец и покровитель города и всех окрестных земель, низко опустив голову и сложив руки внизу живота, шел посредине заполненной молчащим народом улицы в направлении храма. Вот только был он совершенно голым, а вел его — словно осла, на обернутой вокруг шеи веревке — бывший мастеровой, а ныне служитель Божий с лицом записного шута.
— О, Аллах! — выдохнули мужчины, а Мади стиснул зубы.
На его памяти Инквизиция применяла столь позорящее наказание всего дважды — по самым бесчестным статьям христианского кодекса. И он уже видел, что опоздал. С честью, а значит, и властью сеньора Сиснероса было покончено.
Томазо даже не пришлось говорить с каждым — гранды сдавались один за другим. Первым делом они осознавали, что высосать из обнищавших, да в общем-то уже и не принадлежащих им земель ничего, кроме медной королевской монеты, нельзя. И это было главным. Солдатам следовало платить, лошадей — кормить, оружие и порох — покупать, а нигде, кроме Арагона да мгновенно обнищавшей Франции, медную монету Бурбона иначе как лом не принимали.
76 
