Последние отзывы

  93  

— Да так, ничего особенного. Он обвинил их в краже чужой земли…

Она сделала паузу.

— И все.

— И все? Это все, что он сказал? Иммануэль, ты все это сказал?

Иммануэль поднял взгляд от журнала. Он напомнил Финклеру покойную жену — та же самая вызывающе насмешливая гримаса при обращении к собеседнику, которого ты знаешь как облупленного.

— Да, это все, что я сказал. И разве я не прав? Ты сам много раз говорил то же самое.

— Но я говорил это не прямо в глаза людям, Иммануэль. Одно дело выступать с заявлениями, чтобы привлечь внимание общественности, и совсем другое — затевать уличную потасовку.

— Видишь ли, папа, я не философ. Я не изрекаю общественно-политические истины. Я просто сказал им все, что думаю об их маленькой дерьмовой стране, и назвал расистом одного из них, когда он ко мне подошел.

— Расистом? И что он ответил?

— Ничего. Я говорил в широком смысле, обо всей стране, а не лично о нем.

— Он был израильтянином?

— Почем я знаю? Он был в черной шляпе. Он представлял другую сторону в дискуссии.

— И это делает его расистом?

— А как бы ты это назвал?

— Я бы подыскал другие термины.

— Я бы тоже стал подыскивать, если бы у нас была игра в слова.

— И что случилось потом?

— Потом я сбил с него шляпу.

— Ты сбил с еврея шляпу?!

— Ну да. И что в этом такого?

— Черт возьми, это ужасно! Никогда не делай этого, в особенности с евреями.

— Почему это «в особенности»? Мы что, охраняемый вид, занесенный в Красную книгу? Эти люди бульдозерами сносят палестинские деревни. Сбитая шляпа по сравнению с этим — ничто.

— Ты его травмировал?

— Меньше, чем хотелось бы.

— Но это уже выглядит как расистское нападение, Иммануэль!

— Папа, как это может быть расистским нападением, когда расисты — они, а не я?

— Я не хочу даже отвечать.

— Разве я похож на расиста? Взгляни на меня.

— Ты сейчас похож на гнусного антисемита.

— Какой же я антисемит? Я сам еврей.

Финклер повернулся к Блейз.

— И с каких пор на него это нашло? — спросил он.

— С каких пор он стал гнусным антисемитом? Это находит на него время от времени, смотря что он читает.

— По-твоему, в этом виноват я? Но в моих книгах нет ничего про еврейский расизм и апартеид.

Блейз встретила его взгляд со спокойной иронией, совсем как Тайлер в былые годы.

— Нет, тебя я не виню. Я вообще сомневаюсь, что он прочел хотя бы слово из написанного тобой. Есть другие люди, которые тоже пишут книги.

— И еще у меня свои мозги есть, — добавил Иммануэль.

— В этом я сомневаюсь, — сказал Финклер. — Сомневаюсь, что так можно назвать жидкую кашу в твоей голове.

Имей он навык физических расправ и не будь обещания, данного Тайлер, Финклер сейчас охотно сдернул бы сынка с кровати и сломал ему вторую руку.

2

В качестве «помощника куратора Музея англо-еврейской культуры» Треслав изнывал от безделья. Хепзиба заверила его, что все изменится после открытия музея, а на данной стадии основная работа была за архитекторами и электриками. Лучшее, что он может сделать для музея и для Хепзибы на данной стадии, — это поразмыслить над пополнением экспозиции именами и событиями. Едва выдвинув эту идею, она сразу о том пожалела. Это было нечестно по отношению к Треславу. Генетическая память евреев может включать множество событий и людей, вплоть до Адама и Евы, но как Треславу ориентироваться во всех этих «кто кем был» и «кто кем не был», «кто когда сменил имя» и «кто на ком женился»? И он не обладал нужным инстинктом, чтобы со временем во все это вникнуть. Ты должен родиться евреем и быть воспитанным как еврей, чтобы повсюду видеть еврейскую руку. Или ты должен быть убежденным нацистом.

Под музей был выбран особняк в стиле поздневикторианской готики, имитирующий рейнский замок, — со шпилями, псевдозубчатыми стенами, причудливыми дымовыми трубами и даже намеком на крепостной вал. К дому примыкал маленький сад, в котором Хепзиба рассчитывала устраивать чаепития.

— Гонять еврейские чаи? — уточнил Либор.

— А что такое еврейский чай? — поинтересовался Треслав.

— Он похож на английский, только его вдвое больше при том же объеме заварки.

— Либор! — упрекнула его Хепзиба.

А Треславу понравилась идея устраивать еврейские чаепития; он уже научился называть кексы kuchen, а блинчики с кремом или вареньем — blintzes.

  93